Российская Федерация на данный момент представляет собой самую активную силу, которая отказывается признавать независимое косовское государство. Ещё с конца девяностых годов она блокирует все попытки отторжения края от Сербии и настаивает на соблюдении сербской территориальной целостности. Вопрос статуса Косово, таким образом, становится одним из спорных моментов в сотрудничестве между Москвой и Западом. При взгляде на историю конфликта, разворачивающегося на территории бывшей Югославии, можно сделать вывод, что российская позиция не всегда находилась в прямой оппозиции западной. Какова же российская политика в отношении Балкан и конфликтов, сопровождавших распад Югославии? Под влиянием чего она формировалась? Каково будущее у существующей российской позиции в вопросе косовской независимости?
Балканский полуостров представляет для России, с точки зрения общей истории и стратегической позиции, значимую область. В исторической плоскости он являлся элементом конфронтационных отношений с Османской империи, с которой царский Санкт-Петербург был вынужден несколько раз воевать за господство на Чёрном море, а балканские народы – за свою свободу. Общий враг позволил Российской Империи стать гарантом процесса формирования независимых балканских государств и взять на себя роль освободителя южных славян, покончившего с турецким господством в регионе. В контексте взаимоотношений важную позицию занимает, прежде всего, Сан-Стефанский мир, заключённый между Санкт-Петербургом и Стамбулом в 1878 году, который способствовал возникновению самостоятельных Сербии, Черногории, Румынии и Болгарии.
В геостратегической плоскости Балканы представляют собой территорию с исключительным местоположением. Полуостров обладает выходом к Чёрному и Средиземному морям и, одновременно, располагается в центре треугольника Европа - Ближний Восток - Северная Африка. Это позволяет ему однажды стать в плацдарм для возможных боевых операций по всем трём направлениям. На сегодняшний день это положение стремятся использовать Соединённые Штаты Америки, которые начали строительство баз восточноевропейской общевойсковой тактической многонациональной группы в Болгарии и Румынии. С точки зрения России, эта территория является, прежде всего, коридором в Южную Европу, что было продемонстрировано, например, проектами газопровода «Южный поток» и Паневропейского нефтепровода. В обоих случаях Балканы являются транзитным узлом, через который углеводородное сырьё будет следовать, например, в Италию, или по маршруту Венгрия - Чешская Республика в Австрию.
Несмотря на приведённые выше аспекты, российская политика в отношении Балкан довольно противоречива. Это состояние мы можем, с одной стороны, считать наследием балканского вектора Советского Союза, а с другой – незавершившимся процессом формирования концепции российской внешней политики.
После Октябрьской революции произошло значительное охлаждение отношений между балканскими странами и Москвой, которая утратила в регионе свои позиции в пользу западных держав. Об этом свидетельствует и то обстоятельство, что взаимные дипломатические отношения с Болгарией и Албанией были установлены только в 1934 году, а с королевством Югославия – лишь в 1940 году. На советско-румынские отношения в период между войнами значительно влиял спор о Бессарабии (территории между сегодняшней Молдавией и Украиной). Даже после Второй Мировой войны не дошло до существенного сдвига. Несмотря на принадлежность большинства стран к так называемому социалистическому лагерю (исключение составляла Греция), между Москвой и определёнными государствами существовали различные взгляд на степень централизации и координации политики. Уместно упомянуть, например, несогласие Советского Союза с созданием Балканской Социалистической Федерации под управлением Болгарии, напряжённость в советско-югославских отношениях, продолжавшуюся весь период холодной войны, критическое отношение СССР к автономной внешней политике румынского лидера Николае Чаушеску, и ориентацию Албании на Китайскую Народную Республику.
С конца «холодной войны» по сегодняшний день политика Москвы в отношении Балкан не сформулирована чётко, причём балканский вектор отсутствует и в документах доктрины. Её формирование происходит ad hoc (к случаю – прим. пер.), под влиянием остальных векторов внешней политики. Не менее существенную роль в формировании российской позиции играют и внутриполитические процессы. Учитывая прозападное направление подавляющего большинства балканских стран, это находит своё отражение, прежде всего, в отношении Москвы к Югославии. То есть к её распаду и конфликтам, которые его сопровождали.
Отношение Москвы к постоянно растущему антагонизму между отдельными югославскими народами и их стремлениям к самостоятельности находилась в первой половине 90-х гг. под влиянием проблем, сопровождавших кризис и распад Советского Союза. Сам СССР с конца 80-х годов противостоял попыткам некоторых союзных республик получить независимость, что обусловило поддержку сербской позиции, настаивавшей на сохранении федеративной республики. В тот период подобное мнение имели и Соединённые Штаты Америки, которые поддерживали центральное югославское правительство вплоть до начала боевых действий.
Изменение российской позиции произошло после распада Советского Союза. Москва стремилась, во-первых, покончить с конфронтацией с Западом и начать политику тесного сотрудничества, и, тем самым, она попала в зависимость от помощи западных институтов, сужающей поле для манёвров в вопросах национальных интересов. На практике это означало, что когда Европейское Сообщество и США в 1992 году признали независимость Словении, Хорватии, Боснии и Герцеговины, их признала и Российская Федерация. Одновременно, Москва не препятствовала временному исключению Югославии из организации Конференции по безопасности и сотрудничества в Европе и поддержала в Совете Безопасности резолюцию 757, налагавшую на союзную республику экономические санкции. Её роль в конфликте, в основном, ограничивалась переговорами и консультациями в рамках Контактной группы.
Российская Федерация также приняла участие в миротворческих операциях международного сообщества. В 1992 году был размещён контингент в Хорватии и в Боснии и Герцеговине по мандату Организации Объединённых Наций в рамках миссии UNPROFOR. Речь шла о двух десантных батальонах в Восточной Славонии и в окрестностях Сараево общей численностью 1 500 человек. После истечения срока обе части были включены в боснийско-герцеговинскую миссию IFOR и SFOR в многонациональную дивизию «Север» (регионы Биелина и Власеница), однако в ней они обладали особым статусом.
Учитывая, что речь шла о миссии Североатлантического альянса, Москва не хотела, чтобы её солдаты выполняли приказы руководства военно-политического блока, с которым у неё длительное время были напряжённые отношения. Стороны пришли к компромиссу. Российские части были подчинены только российскому генералу, который выполнял функции представителя главнокомандующего. Приказы для российских частей они подписывали оба, в случае разногласий российский представитель обращался прямо к министру обороны, который должен был определять следующий шаг. Одновременно, во всех штабах находились оперативные группы российских офицеров. Срок действия полномочий российского контингента в рамках миссии SFOR закончился во второй половине 2003 года, когда Боснию и Герцеговину покинул последний российский солдат.
Изменение позиции в отношении конфликтов на территории бывшей Югославии произошло во второй половине 90-х годов. Существенное влияние на неё оказала новая внешнеполитическая концепция многополярного мира, продвигаемая Евгением Примаковым. По сути, речь шла о реакции на незначительность пользы от прозападного вектора в реализации российских национальных интересов. Острый конфликт породил вопрос, касавшийся функционирования Североатлантического альянса. Несмотря на все усилия, не была проведена трансформация НАТО в ту форму, которая бы удовлетворяла Москву. Североатлантический элитный клуб практически без изменений сохранял свой облик эпохи «холодной войны», причём Россия не была его членом и не имела возможности влиять на его деятельность. Напротив, альянс, невзирая на российские протесты, намеревался расширить свои ряды за счёт бывших членов Организации Варшавского договора. Одновременно, Россия опасалась переноса центра принятия решений об использовании силы в ходе урегулирования конфликтов из Совета Безопасности в Североатлантический совет НАТО. Смыслом концепции было не полностью отказаться от сотрудничества с Западом, а сместить взаимоотношения в прагматическую плоскость, чтобы уважались российские интересы.
Противоположные взгляды на использование силы в косовском конфликте и последующее исключения края из сербской юрисдикции также пополнили список спорных моментов в российско-американском сотрудничестве. Российская Федерация вплоть до начала в феврале 1998 года этнических чисток сербскими полувоенными частями придерживалась позиции, согласно которой стремление Косово получить независимость является внутренним делом Белграда. Ещё до вмешательства международных сил Россия стремилась к мирному решению сербско-косовского конфликта. В июне 1998 года в Москве между Слободаном Милошевичем и Борисом Ельциным была подписана Декларация о мирном урегулировании ситуации в Косово. Согласно этой Декларации Сербия сохраняла свою территориальную целостность, а Косово была предоставлена широкая автономия. Белград также выразил готовность начать переговоры об отправке миссии ОБСЕ в край и восстановлении членства Союзной республики в этой организации. Однако, об уходе сербских специальных частей из Косово договориться не удалось.
В связи с тем, что бои продолжались, в сентябре 1998 года была принята резолюция 1199, которая в некоторых случаях толкуется как непрямое одобрение использования силы. На основании неё Совет Безопасности со ссылкой на главу VII Хартии ООН потребовал немедленного окончания боевых действий на территории Косово и, одновременно, соблюдения военного эмбарго, установленного резолюцией 1160. В случае невыполнения требований Совбез оставлял за собой право "предпринять дальнейшие шаги к поддержанию или восстановлению мира и стабильности в регионе". В октябре того же года Североатлантический альянс начал осуществлять патрульные полёты над территорией Косово, а в Македонии начал сосредотачиваться военный контингент.
В январе 1999 года под давлением мирового сообщества обе враждующие стороны встретились во французском городе Рамбуйе, где должны были обсуждаться условия окончания конфликта. Этими условиями должны были стать так называемые десять пунктов Контактной группы, предлагающих Косово расширение полномочий в рамках автономии. Край бы обладал собственным правительством, мог проводить выборы, а члены органов безопасности по большей части состояли бы из албанцев. Во время переговоров Соединённые Штаты предложили обеим сторонам документы, касающиеся размещения войск НАТО в крае и возможности обретения независимости Косово по окончании трёхлетнего переходного периода. Против подписания этих документов выступила Российская Федерация, указав на то, что они не были одобрены всеми членами Контактной группы. По настоянию Москвы сербская сторона подписала лишь часть соглашения, которая касалась самоуправления Косово, а албанская сторона подписала соглашение целиком. Вашингтон это обстоятельство расценил как срыв переговоров, и 25 марта начались авиаудары.
Москва с самого начала рассматривала бомбардировку Союзной республики как акт агрессии, который осуществлялся без разрешения Совета Безопасности. Первой реакцией была отмена официального визита в США тогдашнего председателя правительства Евгения Примакова, который после получения сообщения о начале нападения от вице-президента Ала Гора отдал приказ развернуть самолёт над Атлантическим океаном и взять курс на Москву. Также Российская Федерация временно прекратила любое сотрудничество с Североатлантическим альянсом. Одновременно в Адриатическое море было отправлено разведывательное судно «Лиман», которое должно было, по мнению американцев, собирать информацию для Союзной республики. Белград также демонстративно потребовал вступления в СНГ и Союзное государство России и Белоруссии.
Сущность российской позиции в отношении косовского конфликта заключается, в первую очередь, в отказе от так называемой гуманитарной интервенции. Борис Ельцин в своих воспоминаниях дословно говорит: "Нет ничего хуже для международной политики, чем использование международных сил для расправы над какой-либо страной, её населением, её экономикой, её культурой... Принятием подобных правил игры мы рискуем тем, что можем оказаться перед лицом глобального кризиса демократических ценностей. Скоро сила, и только сила, одной страны или группы стран будет решать всё в мире. Вместо психологии общемирового миротворца можно явно наблюдать психологию вышибалы, а в конечном итоге – психологию страны-диктатора... Утверждалось, что права человека стоят над правами отдельных стран. Однако, когда вы нарушаете права страны, то автоматически и грубо нарушаете права её граждан, прежде всего, право на безопасность".
Итак, прежде всего, возникла ситуация, когда была использована сила, а Российская Федерация была неспособна этому воспрепятствовать и не обладала механизмом участия в принятии этого решения. Из-за этого возник прецедент, когда Москва была лишена возможности влияния на процессы в системе международных отношений. Не говоря уже о том обстоятельстве, что с подобными аргументами, то есть нарушением прав человека, могла быть проведена военная операция и против неё самой. С этой позиции нужно рассматривать и демонстративный марш роты российских десантников из Боснии и Герцеговины в Косово, и создание импровизированной российской зоны в аэропорту Приштины. Россия этим дала понять, что отказывается играть пассивную роль. Хотя впоследствии дело не дошло до создания российского сектора в рамках обеспечения безопасности и стабильности в области силами KFOR, российские части действовали в составе многонациональных дивизий «Север», «Юг» и «Восток» в количестве примерно 3 150 человек. Их миссия закончилась в 2003 году.
На российскую позицию в вопросе косовской независимости немалое влияние оказывали и внутригосударственные события. Практически на притяжении всех 90-х гг. территориальная целостность самой России была под угрозой из-за сепаратистских тенденций в некоторых регионах. В случае Татарстана такие стремления были урегулированы политическим путём. Республика осталась в составе Российской Федерации, однако, получила привилегированное положение среди других субъектов. Наоборот, чеченская попытка обретения независимости вылилась в кровавую войну и была подавлена силой. Это не могло не отразиться на позиции Москвы, потому что если бы она признала право Косово на независимость, республики, мечтающие о государственном суверенитете, могли бы использовать этот шаг в собственных целях. Одновременно, не было бы уверенности в том, что международное сообщество, возглавляемое западными странами, не использовало бы эту ситуацию для давления на Россию. Например, чеченское правительство в изгнании могло быть признано de facto или, в крайнем случае, и de jure официальным представителем Чечни. Далее, нельзя игнорировать тот факт, что практически одновременно с международной интервенцией в Косово началась вторая чеченская война, что исключало какое бы то ни было согласие Москвы с независимостью Косово.
После окончания боевых действий вокруг Косово возник status quo. Край формально оставался частью Сербии, однако, на основе резолюции 1244 его опекала международная миссия ООН UNMIK, которая должна была участвовать в создании временных институтов самоуправления. Будущий статус Косово вновь стал обсуждаться осенью 2005 года. Контактной группой были разработаны так называемые Guiding Principles, то есть принципы, которыми будет управляться процесс определения статуса края. Важный аспект определения статуса содержался в шестом пункте, согласно которому Косово не может быть разделено или присоединено к какому-либо другому государству или его части, и, одновременно, не может быть допущено возвращение ситуации, существовавшей до марта 1999 года. Окончательный статус должен был определить Совет Безопасности.
В течение 2006 и 2007 гг. было проведено несколько переговоров о будущем положении Косово, однако, ни одни из них не закончились хоть сколь-нибудь успешно. Согласия во взглядах на способы выхода из ситуации не наблюдалось ни между представителями Сербии и Косово, ни между членами Контактной группы, то есть между Российской Федерацией и её евроатлантическими партнёрами. Москва отстаивала позицию, согласно которой решение конфликта должно удовлетворить обе стороны, причём она заняла сторону Сербии. Белград однозначно отверг независимость Косово, что было зафиксировано в его конституции, однако предлагал Приштине широкую автономию в рамках сербского государства со ссылкой на переговоры 1999 года в Рамбуйе. Какое-либо иное решение, включая план Ахтисаари, предоставлявший Косово ограниченную независимость, было для России и Сербии неприемлем.
Учитывая крах переговоров между всеми заинтересованными сторонами, Приштина решила в одностороннем порядке определить свой статус. Об этом шаге впервые упомянул в июле 2007 года косовский президент Фатмир Сейдиу, однако реальную форму это обрело только после декабрьского совещания в Совете Безопасности, на котором его члены оказались неспособны выработать единую точку зрения. В начале февраля 2008 года была уточнена дата принятия независимости, это должно было произойти 17 февраля. В этот день в парламенте была принята Декларация о независимости Косово.
Реакция Российской Федерации на возникновение самостоятельного косовского государства была резко отрицательной. С одной стороны, со ссылкой на Заключительный акт хельсинской конференции от 1975 года, касавшегося IV принципа, гарантировавшего территориальную целостность государства, Хартию ООН и резолюцию 1244, она указывала на противоправность такого решения. С другой стороны, она предупреждала о возможном косовском прецеденте, который может стать причиной роста стремлений у непризнанных государств получить независимость по примеру Косово.
Какое же будущее имеет российская политика отказа признавать независимость Косова? С ростом числа государств, признающих косовскую независимость, Москва оказывается в положении борца с ветряными мельницами. Это процесс едва ли можно будет остановить или даже вернуть в первоначальное состояние, существовавшее до 17 февраля. Подобная стратегия была бы недальновидной и контрпродуктивной по отношению к интересам непризнанных государств на постсоветской территории.
Напротив, можно предположить, что российский отказ признать независимость имеет чисто прагматическую основу. Ещё летом 2007 года профессор Борис Соколов выразил мнение, согласно которому Москва не ориентируется на союз с Сербией, а её главной целью является "попытка выторговать определённые уступки в обмен на неблокирование признания независимости Косово. Прежде всего, речь идёт о согласии ЕС и США считать независимость Косово прецедентом, который, возможно, можно будет применять и в отношении других стран, которые в одностороннем порядке объявили независимость, прежде всего, Абхазии, Южной Осетии, Приднестровья и Нагорного Карабаха. В перспективе к этому прецеденту может относиться и Крым, и северо-восток Эстонии (традиционно считается русскоязычным регионом – прим. автора), и некоторые другие территории". Этим Россия получила бы значительный и совершенно законный инструмент для геополитического давления, с помощью которого она могла бы влиять на соседние страны, с которыми у неё сложились напряжённые отношения.
Вне зависимости от того, как в будущем будет выглядеть карта Балканского полуострова, очевидно, что Российская Федерация здесь обладает незначительным влиянием, которое в ближайшем будущем едва ли увеличится. Полуостров надолго оказался в сфере интересов Европейского Союза и Соединённых Штатов, которые стремятся углублять политическую интеграцию балканских стран в евроатлантическое сообщество. Поэтому, можно предполагать, что для Москвы этот регион скорее будет предметом интереса, прежде всего, с точки зрения глобальных процессов в международных отношениях, как это было до сих пор, чем предметом чётко сформулированного вектора внешней политики.
______________________________________________________
В 2004 году был создан пропагандистский фильм под названием “Российские танки в Приштине”. Как следует из названия, речь идёт о попытке описать атмосферу перед прибытием российских десантных войск в Приштину в 1999 году. Фильм однозначно просербский, осуждает операцию Североатлантического альянса и позицию некоторых тогдашних российских политиков. Само название несёт в себе ошибку. У российского контингента никогда не было танков, он был вооружён лишь боевыми машинами пехоты, бронетранспортёрами и бронированными разведывательными машинами.
Источник: ИноФорум 
