Русская дипломатия внимательно и заинтересованно следила за бурными событиями, происходившими на Балканах и, в частности, в Белградском пашалыке на рубеже XVIII-XIX вв. Активная восточная политика Екатерины Великой, победоносные войны России против Турции, очевидное стремление Петербурга принимать участие в судьбе балканских подданных Порты, этническое и культурно-религиозное родство русского народа и народов Юго-Востока Европы — все это составило прочный фундамент для установления связей сербских повстанцев с Россией.
Еще на скупщине в Остружнице, сразу после провала переговоров с представителями янычар, где посредничали австрийские власти, 3 мая 1804 г. сербские старейшины и духовные лица составили прошение к русскому посланнику в Константинополе А. Я. Италийскому. В нем, перечислив перенесенные сербами за минувшее время притеснения и объяснив таким образом причины восстания, его руководители просили покровительства и поддержки России, с тем чтобы "от нестерпимого ига турецкого (то есть дахийской тирании. —М. Б.).) избавиться".
Отправляя это прошение сербов в Петербург, Италийский в донесении тогдашнему управляющему МИД князю А. А. Чаргорыйскому изложил собственные соображения относительно возможных шагов русской дипломатии. Он высказал мнение, что будучи союзной султану державой, Россия должна осторожно советовать Порте обеспечить судьбу ее христианских подданных, поднявших оружие против ее же врагов, янычар-мятежников. В то же время необходимо установить тайную связь с повстанцами и рекомендовать им поскорее занять Белград, так как в этом случае турецкие власти, наверняка, станут более сговорчивыми. С этой линией поведения, конкретизировав ее, согласился и сам Чарторыйский. Таким образом, уже к середине 1804 г. в общих чертах была разработана начальная тактика русской дипломатии в сербском вопросе.
В августе 1804 г. уже после свержения дахиев, не получив от Порты желаемых автономных привилегий, сербские старейшины, собравшиеся во Врачаре, решили послать в Петербург депутацию в составе Петра Новаковича Чардоклии, протоиерея Матвея Ненадовича и Йована Протича. По пути в российскую столицу к ним присоединился еще профессор права Харьковского университета, серб по национальности, Федор Филиппович, принявший затем имя Божидара Груйовича. Встретившись дважды с Чарторыйским, депутаты подали управляющему МИД свое программное обращение. Сербские уполномоченные избрали в качестве ориентира модель Ионической республики и сформулировали выходящее далеко за рамки фирманов 1790-х гг. требование полной внутренней автономии Белградского пашалыка — Новой Сербии, зависимость которой от Османской империи должна проявляться лишь в выплате дани и вооруженной борьбе с ее врагами. Помочь обрести и гарантировать этот новый статус Белградского пашалыка депутаты просили Россию.
Различные способы решения сербского вопроса, возможности и выгоды создания на базе восставшего Белградского пашалыка "славяносербского государства" в это время активно обсуждались в многочисленных проектах, хорошо известных Петербургу. Их авторами были по преимуществу представители духовной интеллигенции Воеводины (митрополит Стефан Стратимирович, епископ Йован Йованович), рассчитывавшие на помощь сербам единоверной России.
Для составления доклада царю по сербскому вопросу Чарторыйский запросил мнение людей, знакомых с ситуацией. Так он обратился к либеральному общественному деятелю, основателю Харьковского университета В.Н. Каразину, который составил свой собственный проект. Он логически распадался на две части: первостепенные мероприятия и возможные перспективы. Тактикой поведения России в сербском вопросе Каразин предлагал избрать "активное негласное влияние" (d1 influence active non avouee — фр.) — тайную помощь повстанцам финансами и специалистами, а на дипломатическом уровне — поддержку требований их депутации в Константинополе. Рисуя перспективы развития ситуации в ближайшие 5-10 лет, Каразин явно отрывался от реальной почвы и предсказывал создание в результате всеобщего восстания на Балканах "царства славян" во главе с одним из братьев русского императора. "Но энтузиазм, — писал, увлекаясь, Каразин, — не признает географических границ, вскоре неотразимое очарование одного только имени этой прекрасной страны привлечет переселенцев из более отдаленных племен славянских, и они придут и заселят еще пустые страны. Это царство, которое в скором времени разовьется и образуется, связанное с Российской империей узами религии, крови и братства, сделается сказочным местом и естественной точкой опоры во всех ее подвигах, во всех ее сношениях с Европой и Африкой (здесь и далее в цитатах курсив мой. —М. Б.).
Каразин, очевидно, был знаком и с поступавшими в Петербург проектами воеводинских сербов, и с обращением сербских-депутатов. Как свидетельствует Ненадович, Каразин с ними встречался и разговаривал . Существуют явные совпадения в предложениях депутатов и Каразина. Так, депутаты просили "...одного российского коизула в Сербию немедленно и явно послать". В свою очередь, Каразин предлагал себя самого в качестве такого русского консула и одной из первых своих задач в Сербии называл организацию "административного совета" (une espese de conseil administratif — фр.). Интересно, что именно идею совета будут позднее реализовывать в Сербии Б. Груйович и М. Ненадович.
В одобренном царем докладе Чарторыйский рекомендовал принять модель полной внутренней автономии Белградского пашалыка в качестве способа решения сербского вопроса. Там же был сформулирован план мероприятий по реализации этого требования, основывающийся на предложениях Каразина: необходимо установить контакт с повстанцами, рекомендовать им послать в Константинополь прошение (содержание его оговаривалось), с поддержкой сербских требований должен выступить русский посланник в Константинополе А. Я. Италийский, повстанцам будет дан совет укреплять воинские силы и послана финансовая субсидия. В историографии уже неоднократно высказывалась точка зрения, согласно которой данный доклад можно увязывать с общеевропейской стратегией русской дипломатии в период переговоров о формировании 3-й антифранцузской коалиции. Именно к этому времени относится возникновение так называемых "балканских планов" Чарто-рыйского, предусматривавших создание "одной или двух республик — греческой и словенской — ... наподобие Республики Семи островов" в качестве противовеса наполеоновскому натиску в Европе.
Таким образом, в последних месяцах 1804 г. была выдвинута и сама идея о полной внутренней автономии Белградского пашалыка — Новой Сербии, и план мероприятий для ее практической реализации. В разработке идеи и плана принимали активное участие как сербская сторона (интеллигенция Воеводины, депутаты, приехавшие в Петербург), так и русская, причем не только дипломаты, но и общественные деятели. Требование о полной внутренней автономии стало определяющим в программе повстанцев в 1805-1806 гг. Поэтому вопрос об источниках этой идеи и способах, использованных для ее реализации, — это важная составляющая проблемы соотношения внутренних и внешних факторов в развитии восстания, в перерастании сербо-янычарского (кирджалий-ского) конфликта в национально-освободительную борьбу сербского народа.
Битва у с. Иванковац 8 августа 1805 г. Разработка основ повстанческой государственности. Во второй половине апреля 1805 г. в местечке Печаны близ с. Остружницы собралась скупщина, призванная принять решение о дальнейших действиях повстанцев. На скупщине присутствовали представители господарей Дунайских княжеств (Валахии и Молдавии) К. Ипсиланти и А. Мурузи. Официально цель их миссии определялась просьбой Порты убедить повстанцев смириться и быть покорными воле султана. Однако Ипсиланти, поддерживавшему тесный контакт с русской дипломатией и ориентированному на Россию, удалось изменить первоначальный состав миссии (и, очевидно, ее цель), введя туда своих доверенных лиц.
Скупщина в Печанах выявила определенные разногласия в старей-шинской среде, хотя реконструировать их из-за недостатка точных данных сложно. На скупщине было составлено два варианта прошения султану, содержавших условия для переговоров в Константинополе сербской депутации в составе А. Лазаревича, С. Живковича и П. Новаковича Чардоклии.
Первый вариант прошения (конец апреля 1805 г.) более пространен, но менее радикален, чем второй от 1 мая 1805 г., названный Б. Груйови-чем в письме П. Новаковичу "подлинным". Апрельский вариант, например, в отличие от майского не ставил вопрос о выводе всех турецких войск с территории Белградского пашалыка. Если апрельский вариант предполагал присутствие представителя турецкой администрации (мухафиза) в Белграде, то майский исключал такую возможность, а передачу сербской дани в турецкую казну возлагал на уполномоченного сербов в турецкой столице.
В плане организации национальной власти в двух вариантах прошения также обнаруживаются значительные различия. По апрельскому варианту управление передавалось выбранным народом и утвержденным султанским бератом 12 нахийским обер-кнезам и "великому кнезу". Последний являлся начальником над ними и всем народом. В майском варианте система внутреннего управления очерчена менее определенно. В нем предлагалось признать законными уже существующих "избранных начальников", которые выдвинут из своей "средины" главу системы управления — "председателя". Вполне вероятно, что в этом пункте прошения сказалась идея "административного совета", привезенная из Петербурга сербскими депутатами. В целом майский вариант более адекватно отражал принципы полной внутренней автономии Белградского пашалыка, тогда как апрельский вариант делал ряд отступлений от этих принципов.
Переговоры в Константинополе об условиях автономии сразу же встретили серьезные препятствия. Порта, выразив готовность к обсуждению сербских требований, намеренно затягивала начало переговоров под предлогом трудностей перевода текста прошения. Одновременно Султан утвердил в должности белградского мухафиза (коменданта) аяна г. Ниш Хафиз-агу. Он получил предписание ликвидировать в пашалыке все мятежи — кирджалийский, янычарский, сербский — и обеспечить проведение реформ "низами-джедид". По словам русского генерального консула в Яссах И. Ф. Болкунова, Хафиз-паша отличался "тяжелым нравом и ненавистью к сербам". Посланные Карагеоргием в Ниш для закупки оружия и продовольствия сербы были убиты по личному приказу Хафиз-паши.
Неудивительно, что вступление в должность нового белградского визиря привело к существенной перегруппировке сил в пашалыке. Выступавшие ранее как противники взбунтовавшихся янычар и кирджалиев сербы заключили с одним из лидеров мятежников Кусанджали Халилом соглашение о совместном противодействии попыткам носителя Законной власти Хафиз-паши занять Белград. В ходе битвы, начавшейся 8 августа 1805 г. у с. Иванковац, сербские формирования разбили 45-тысячное войско Хафиз-паши и ранили его самого. После этого сербы Белградского пашалыка, были официально объявлены мятежниками, и султан призвал мусульман к священной войне против них. Сербские депутаты из Константинополя бежали кораблем в Одессу.
События лета 1805 г., разгром облеченного законной властью Хафиз-паши и провал переговоров в Константинополе, знаменуют собой переход повстанцев от участия в запуганном внутриимперском конфликте, где сербы выступали сторонниками центральной (султанской) власти, к самостоятельному освободительному движению с четко определенной национальной программой полной внутренней автономии. Факторы, определившие этот переход, различны. Во-первых, это концентрация сил повстанцев, осознание себя, своих интересов в вооруженном политическом конфликте. Во-вторых, неспособность Порты эффективно властвовать в провинциях, ее капитуляция перед сепаратистами и мятежниками, колебания и нерешительность в определении нового статуса Белградского пашалыка. В-третьих, комбинированная линия русской дипломатии в сербском вопросе: помощь в разработке программных требований повстанцев, их официальная поддержка в Константинополе, с одной стороны, и конфиденциальное поощрение наступательности действий повстанцев, тайная материально-финансовая помощь им — с другой.
Прямым следствием перерастания борьбы повстанцев в национально-освободительное движение стала начавшаяся в августе 1805 г. организация системы управления освобожденными землями. Эту проблему еще в феврале 1805 г. обсуждал с карловацким митрополитом С. Стратимировичем Б. Груйович, заехавший к нему по пути в повстанческий лагерь. Советы, данные Стратимировичем, зафиксированы в письме К. Йовановича Б. Груйовичу и М. Ненадовичу. Помимо прочего, митрополит одобрил идею Правительствующего (административного) совета и рекомендовал сделать первоначальную организацию (суд, армия, налоги) такой простой, чтобы она была понятна каждому сербу. Обращает на себя внимание и то, что Стратимирович видел в верховном вожде Карагеоргии "средоточение сербской власти". "Вы — только члены, а он — голова", — говорится в письме Йовановича. Выдвижение Карагеоргия в центр системы управления Сербией учитывало вождистские настроения народной массы и должно было, с точки зрения Стратимировича, обеспечить единство повстанческого руководства, внутри которого уже зрели разногласия.
К середине августа 1805 г. Б. Груйович и М. Ненадович завершили организационную подготовку скупщины, призванной решить вопрос о власти. В монастыре Боговаджа предполагалось провести обряд миропомазания Карагеоргия. А Груйович "подготовил речь о свободе возбудительную и трогательную...", которую он собирался произнести во время обряда. Кроме того, Груйович хотел вынести на скупщину проект "правительствующего совета народного", который бы составили выборные представители от каждой из 12 нахий Белградского пашалыка. Председатель Совета избирался его членами сроком на один месяц. Сроком на один год избирались попечители войска, казны, суда, просвещения и церкви, иностранных дел, полиции. Разграничение функций верховного вождя и Совета проект не предполагал.
"Речь", подготовленная Гуйовичем для скупщины, является ярким выражением политической философии, сформировавшейся под знаком "великих идей" XVIII в.: теории естественного права, общественного договора и народного суверенитета. Груйович настаивал на верховенстве "закона" (конституции), которому должны подчиняться как воеводы и старейшины, так и простой народ. Очевидно, что в утверждении конституционного порядка автор "речи" видел противоядие прежде всего от произвола Карагеоргия и местных поглаварей. Последние в ходе вооруженной борьбы обрели огромную власть — собирали налоги, вершили суд, имели личную гвардию. Неслучайно "закон" трактуется в "речи" как источник истинной справедливости и народного счастья. Однако идеал Груйовича — буржуазно-демократическая республика — был слишком далек от уровня развития Сербии и реальных задач, стоявших перед повстанцами.
Карагеоргии, по-видимому, понимал, что планируемая скупщина может лишить его значительной доли власти, границы которой он устанавливал себе сам. Его раздражение могло вызывать активное участие в подготовке скупщины семьи Ненадовичей. М. Ненадович был племянником воеводы Западной Сербии Якова Ненадовича, наиболее опасного конкурента Карагеоргия в борьбе за власть. Так или иначе, Карагеоргии отказался приехать в Боговаджу и назначил проведение скупщины в с. Борак. Здесь вопрос об организации Совета уже не ставился, но по личной просьбе М. Ненадовича Карагеоргии разрешил ему подобрать кандидатуры в "синод" и определил место его заседания в захолустном монастыре Волявча. Тем самым Карагеоргии давал понять, кто на деле управляет ситуацией, и какое место может занять в системе управления новый орган власти.
Однако в октябре-ноябре 1805 г. Б. Груйович, М. Ненадович и другие сторонники демократического государственного устройства предприняли ряд новых попыток утверждения верховной власти Совета и реализации идей, намеченных в упомянутой выше "речи". Свидетельствуя об одной из таких попыток, современник восстания В. С. Караджич категорически утверждал, что она закончилась неудачей. Якобы во время скупщины в Смедерево (ноябрь 1805 г.) Карагеоргии, прослышавший о подобных планах, окружил здание "канцелярии" (то есть Совета) своими людьми и, направив в ее окна жерла пушек, принудил собравшихся отказаться от их замыслов. Лишь сравнительно недавно в советских архивах были обнаружены и опубликованы документы, свидетельствующие о том, что сразу два подряд выступления сторонников Совета и "закона" в октябре и в ноябре 1805 г. закончились отнюдь не поражением, а победой, хотя и с уступками в пользу Карагеоргия и других воевод.
Проблема демократической альтернативы в Первом сербском восстании до сих пор остается недостаточно изученной. Ход вооруженной борьбы разрушил прежнюю систему местного самоуправления. Всю полноту и военной, и гражданской власти присвоили себе организаторы восстания на местах, большие я малые поглавари. Они не были ограничены ни письменным законодательством, которое отсутствовало, ни даже патриархальной традицией, так как в ходе восстания изменилось само общество и принципы его функционирования. Прежние общественные авторитеты, кнезы и обер-кнезы, были отчасти уничтожены в "сече" 1804 г., отчасти отодвинуты на второй план и поставлены в подчинение воеводам. Возможно, некоторые из них были недовольны этими переменами. Они сочувствовали пусть не политической философии Груйовича, но его практическим идеям. Патриархально-демократическая реакция при этом могла рассчитывать на поддержку народа и использовать противоречия между воеводами и Карагеоргием. Но ее маневры в условиях вооруженной борьбы были крайне ограничены. Что же касается выступлений против воевод самих народных масс, произошедших позднее, то они носили местный стихийный характер, а политические цели при этом не формулировались.
К сожалению, многие принятые во второй половине 1805 г. важные положения об урегулировании налоговой и судебной системы, об ответственности воевод за насилие и произвол не были реализованы. Совет превратился в действующий при Карагеоргии административно-судебный орган, одновременно и правительство, и канцелярию верховного вождя. Он "не смел противоречить Карагеоргию ни в чем, а Карагеоргии мог Совету приказывать".
Создание системы управления освобожденными сербскими землями с 1805 г. объективно являлось насущной необходимостью. Однако практически она реализовывалась в ходе острой борьбы за власть различных общественных группировок, в столкновении частных (субъективных) интересов. Оценка политических сил, участвовавших в конфликте по поводу создания органов государственной власти, тех тенденций общественно-политического развития, которые они олицетворяли, во многом определяет взгляды историка на смысл и задачи национально-освободительной борьбы сербского народа.
