Главная страница

Мы в соцсетях











Песни родной Сербии







.......................




/14.6.2011/

Говорит Радован Караджич



     

     Караджич родился в Черногории в 1945 году. Долгие годы жил в Сараево. Когда студенческие волнения 1968 года не обошли стороной и боснийскую столицу, он стал одним из вожаков бунтарей. В Сараево Караджич окончил университет, потом работал. Врач-психиатр по образованию, совмещал работу в больнице с литературной деятельностью. Опубликовал несколько поэтических сборников. Во времена Тито, по словам самого Караджича, «быть сербом и писателем в Сараево автоматически означало быть диссидентом». Власти его не баловали: препятствовали публикациям, не вручали уже присуждённые премии.

     

     С началом югославской оттепели Караджич принял участие в организации национально-демократического движения боснийских сербов, затем возглавил его. В 1992 году, в начале гражданской войны в Боснии и Герцеговине, Радован Караджич был избран Президентом Республики Сербской. Почти все его соратники ― сараевские интеллектуалы. Министр иностранных дел Алекса Буха, к примеру, профессор, прежде преподавал в университете немецкую классическую философию, вице-президент Никола Колевич ― известный шекспировед.


     

     Илья Горячев

     

     Титовская Югославия

     

     

     Я 30 лет был диссидентом, все мои друзья были диссидентами при том режиме. Но мы были очень счастливы. У нас была Югославия, одна страна. У меня были друзья, стихи, профессия, семья. Но пришел кризис и мы должны были делать что нибудь. Мы стали бы меньшинством в Хорватии, Боснии и Герцеговине под враждебными режимами и не могли допустить этого... Пришлось становиться политиками.

     

     «Московский Комсомолец» от 18 июня 1994 г.

     

     Цели и взгляды Радована


     

     Было бы лучше, если бы мы немедленно объединились, если бы мы вышли к нашим границам, провозгласили Сербское государство, и искали бы друзей во всем мире для поддержки и признания. Мы были тогда очень сильны, ресурсы были не исчерпаны,армия хорошо вооружена. Мы имели власть - те дни, когда Хорватия и Словения отделялись в одностороннем порядке - чтобы объявить остаток Югославии нашим собственным государством. Я полагаю, что мусульмане были бы заинтересованы остаться в такой стране, в которой они были бы второй по численности нацией или даже партнером сербов в построении подобного государства. Но теперь объединенное государство будет меньшим , но оно будет сербским в наибольшей степени, таким, где мы не будем бояться, что скоро снова, под каким-то международным давлением, оно получит своих внутренних врагов, то есть что мы подвергнемся нападению, и государство разрушится с помощью одной или нескольких составляющих его наций.

     

     Я уверен, что сербы Боснии и Герцеговины сорвали все планы Запада по уничтожению сербов и Сербского государства. В этих планах не предусматривалось столь долгой задержки в Боснии и Герцеговине. Предполагалось, что боснийские сербы склонятся и примут хомут к концу мая 1992 года, а июнь уже намечался для осуществления пропагандистской атаки на Косово. Уже были напечатаны листовки и подготовлено всё, чтобы сеять там хаос. Но международным хозяевам не было выгодно выполнять задуманное в ситуации, когда война в Хорватии временно приостановилась после принятия мирного плана Вэнса, а боевые действия в Боснии и Герцеговине ещё продолжались. Ведь весь их план и состоял именно в том, чтобы сломить сербов сначала в Хорватии, затем в Боснии, а вслед за этим пойти уже в Косово и Санджак (Рашку) и, вероятно, в конце концов ― в Воеводину.

     

     Для меня самой большой загадкой остаётся поведение американцев, хотя я знаю, что многие действия американской администрации были проплачены арабскими и мусульманскими деньгами. Но, в течение 45 лет коммунистической диктатуры мы, сербы, постоянно смотрели и тянулись за США, ожидая их помощи в демократизации нашей страны. Однако, как только демократизация в Сербии действительно началась, Соединённые Штаты выступили против нас, несмотря на то, что даже в самой Америке были определённые круги, которые симпатизировали нам.

     

     Мы горды тем, что создали сербское государство, не казня ни единого серба, мы горды тем, что установили порядок и законность, наладили экономическую жизнь и безопасность, сделали всё, что должны были сделать мирным путём в качестве представителей законно избранной власти, как в органах местного самоуправления, так и на республиканском уровне.

     

     Безусловно, это гораздо ценнее, чем, если бы мы пошли по революционному или воинственному пути, когда власть была бы военной, а не гражданской, и многие наши шаги могли бы быть тогда подвергнуты сомнению и оспорены.

     

     Множество злодеяний приписано нам в этой войне: нас обвиняют в использовании «концентрационных лагерей», проведении «этнических чисток», изнасилованиях и т.д. Это спланированная кампания с предъявлением обвинений, специально взятых для этого из списка нарушений международного права. Подобные трюки исполняются очень искусно. Враг запускает вначале дезинформацию, основанную на якобы имевших место нарушениях международного права. Как только эти обвинения теряют свою силу и убедительность (ибо всегда оказывается, что данные пропагандистские шаги являются весьма сомнительными с точки зрения истины), тут же за ними следуют другие. Например, о «плохом обращении с детьми», «плохом обращении с женщинами», «концентрационных лагерях», «убийствах» и т.п. Упоминались даже отравляющие газы и все другие грубейшие нарушения Женевских конвенций.

     

     Из книги «Сербский Ответ», Нови-Сад, 1994 г.

     

     

     

     Радован и Русский народ


     

     Сведения и сообщения о положении дел в бывшей Боснии и Герцеговине, о поведении воюющих сторон и о позиции Республики Сербской имеют, как правило, некорректный характер. Это нанесло большой ущерб сербской стороне. Поэтому, думаем, что было бы необходимо как можно скорее послать Вашу миссию в Республику Сербскую. Было бы очень полезно, если бы эта миссия состояла из трёх человек: один офицер ― военный представитель, один дипломат и один журналист, который непосредственно помогал бы российским средствам массовой информации… Думаю, нет нужды говорить, что в моральном и политическом смысле для нашего народа значило бы присутствие российской миссии в Республике Сербской…

     

     лето 1994 (Избранная переписка Президента Республики Сербской Р. Караджича с Президентом Российской Федерации Б.Н. Ельциным)

     

     Мы подвергаемся геноциду только за то, что мешаем безумным планам расширения НАТО на всю Европу, что не соглашаемся отречься от братства русского народа, любовь к которому впитали с молоком матери. За это, по циничным заявлениям американских представителей, Сербию следует разорить и превратить в аграрную страну. Уважаемый Борис Николаевич! Противостоять агрессии НАТО нам помогает мужественная, честная позиция, которую Вы заняли на недавней пресс-конференции…

     

     17 сентября 1995 г. (Избранная переписка Президента Республики Сербской Р. Караджича с Президентом Российской Федерации Б.Н. Ельциным)

     

     Босния. Славяне. Религия

     

     Что касается мусульман Боснии и Герцеговины, то, вне всякого сомнения, они, более чем на 90 % являются сербами по происхождению. Но в XX веке предпринимались попытки полностью выдавить сербов с этих земель, используя не естественно протекающую многовековую ассимиляцию, а жесткие быстрые методы.

     

     Складывается такое впечатление, что мы, сербы, готовы защищать себя только от силовых воздействий, но за многие столетия так и не смогли выработать действенные механизмы защиты против ассимиляции. Я думаю, что наши враги допустили серьёзную ошибку, напав на сербов с ножами и организовав концентрационные лагеря, потому что это заставило православный сербский народ осознать угрозу и объединиться.

     

     Даже перед войной мы предложили преобразовать Боснию и Герцеговину в конфедеративное государство, где все три нации жили бы в мире «рядом друг с другом». Однако ни мусульмане, ни хорваты, ни «мировое сообщество» не прислушались к этому предложению. Мы уверены, что войны можно было избежать, если бы разделение по национальному признаку осуществилось в мирных условиях. Разделение на три конфедеративные единицы – вот именно то, что было принято на Лиссабонской конференции 18 марта 1992 года (план Кутильеро). Однако мусульманская сторона не пошла на это, т.к. желала полностью владеть всей территорией Боснии и Герцеговины.

     

     Из книги «Сербский Ответ», Нови-Сад, 1994 г.

     

     Религия оказывает огромное влияние на людей, в первую очередь на формирование системы ценностей. Оказалось, что исламский фактор для боснийских мусульман гораздо важнее, чем то, что они славяне, сербы, говорят на сербском языке. То же самое можно сказать и про наши отношения с хорватами. Мы одного происхождения и говорим практически на одном языке, но их католическая близость тоже не смогла преодолеть конфессиональные различия.

     

     Мария Дементьева, журнал «Медведь», № 5, 1996 г

     

     «Международное сообщество» совершило большую ошибку, отдавая всё Сараево мусульманам. В один прекрасный день, когда сербы уедут ― а всё говорит о том, что так оно и будет ― станет очевидным, что область от Баш-Карсиджа до Високо фактически останется этнически очищенной от сербов и с полутора миллионным мусульманским населением. Если мы предположим, что только один из тысячи после войны будет причастен к исламскому терроризму, то получим 1 500 террористов на такой маленькой области. Эти 1 500 могут доставить много неприятностей Европе, уже лишь потому, что они, как имел обыкновение говорить Нияз Дуракович, «выглядят как европейцы, а не арабы», и не будут, соответственно, легко опознаваемы по внешнему виду. «Международное сообщество» будет горько сожалеть об этом, но оно должно будет заплатить за эту ошибку. Везде, где они причиняли вред сербам, они фактически сделали ошибку и навредили сами себе...

     

     Белградский журнал «Интервью», 15 марта 1996 г..

     

     Начало войны

     

     Югославской армии нельзя было доверять. Одно время они пытались создать буфер между нами и мусульманами, но они редко когда нам помогали. Их самих постоянно атаковали, и они были заняты отступлением, нежели помощью нам. Более того: армия видела в нас националистов и антикоммунистов. Для них не было никакой разницы между Изетбеговичем, Туджманом и Караджичем. В первые шесть недель у нас не было армии. 20 мая 1992 года югославская армия покинула Боснию. Только после этого мы сформировали командную структуру. Меня избрали Президентом боснийских сербов 12 мая, и только после этого Ратко Младич был назначен Главнокомандующим. Но он был генералом без армии. Нам понадобилось время до конца 1992 года, чтобы установить контроль над различными группами, сражавшимися в разных местах. Это было моё первое действие в должности Президента. С 13 июня они должны были присоединиться в течение трёх дней, иначе рассматривались и были бы казнены как преступники.

     Когда Вы осознали, что война неизбежна?

     

     ― Это началось с референдума о независимости. По Конституции это было незаконно, т.к. с проблемами этнических групп надо разбираться на основе консенсуса, а не на основе большинства. На второй день референдума было нападение на сербскую свадьбу. Но реальным толчком послужило объявление Изетбеговичем полной мобилизации 4 апреля 1992 года. Он не должен был этого делать без согласия сербов, но он всё равно так поступил.

     Я позвонил ему и сказал: «Вы совершаете ужасную ошибку. Почему вы делаете это? Вы же знаете, что произойдёт, когда мусульмане возьмутся за оружие. Хорваты возьмут в руки оружие. И вы знаете, как отреагируют сербы». Он согласился со мной, но сказал, что было уже слишком поздно менять решение. В ту ночь в Сараево правил террор. Ночь с 4 апреля по утро 5 апреля 1992 года. Потом мусульмане развязали войну, и мы так и не смогли остановить её.

     

      Роб Сибелинк, для газет «Дрентсе Корант» и «Гронигер Дагблад», 18 мая 1997 г.

     (перевод с английского Николая Сысенко)


     

     Война в Сараево

     

     ― Однако жилые районы Сараево постоянно обстреливались артиллерией вашей армии ― уж это Вы оспаривать не станете?!

     ― Четыре пятых районов Сараево были преимущественно сербскими. Там были организованные жильцами комитеты обороны своих микрорайонов. Сараево не был осаждён, как это было, например, с Бейрутом. Мусульмане контролировали большую часть центра города, но также и сербы были в нескольких районах города. Кроме того, там постоянно вспыхивали ожесточённые бои. Солдаты ООН подтвердили, что мусульмане обстреливали собственные районы, чтобы обвинить сербов и завоевать симпатии Запада.

     

     ― В период с 26 мая по 2 июня 1995 года армией боснийских сербов были задержаны 284 солдата ООН, которые использовались как своего рода живой щит. Также и использование солдат ООН как заложников фигурирует в обвинении трибунала в Гааге.

     ― Когда утверждается, будто солдаты ООН были заложниками, это не соответствует истине. Согласно международным правилам, понятие «заложники» относят лишь к мирным жителям. Но солдаты ООН не были ни мирными жителями, ни беспристрастной стороной в конфликте. Ваши солдаты были на стороне наших противников, кроме того, они участвовали в бомбардировке сербских позиций. Поэтому наши бойцы имели право защищаться таким образом. Это была акция отчаяния, но она была законной.

     

     4 сентября 1997 г «Зюддойче цайтунг»

     

     Сребреница

     

     ― Вы отдавали приказ атаковать Сребреницу, которая считалась мирным местом?

     ― Сребреница никогда не была мирным местом.

     ― Нет, это было мирное место.

     ― Никогда не было этого. А если вы мне не верите, то спросите бывшего Генерального секретаря ООН Бутроса Гали. Он не раз заявлял мне, что Сребреница ― это мусульманский опорный пункт и что близлежащие сербские деревни постоянно подвергались нападениям. В последние месяцы анклава каждый день убивали сербов. Всего было убито 1 260 человек, все ― сербы. ООН знает об этом. И командир голландских войск ОНН в Сребренице тоже знает.

     

     Караджич достал папку документов с длинным списком жертв около Сребреницы.

     

     ― Вот. Апрель 1992 года, май 1992 года, июнь. Все убитые. А этот документ ― приказ мусульманского командира Насера Орича по Сребренице, в котором он приказывает провести диверсионную атаку. Здесь же имена тех, кто должен был это выполнять. Их наградили, а надо было судить за военные преступления. Вот религиозные наставления мусульманского духовенства, которые они давали отрядам перед атакой.

     ― Но это не преступление. Все бойцы поступают так: католики, протестанты, мусульмане.

     ― Конечно, это не преступление. Но показывает, что это была священная война. Джихад. Есть много документов, показывающих, что целая дивизия мусульманской армии была в Сребренице. Вопрос о демилитаризованной зоне никогда не стоял. Мусульмане никогда и не хотели превратить Сребреницу в мирное место. Для их армии было жизненно необходимо, чтобы они могли атаковать нас из Сребреницы. Это значило, что мы были вынуждены держать там много солдат, чтобы противостоять им. Солдат, которых мы не могли задействовать под Сараево. И более того, мы не могли позволить, чтобы наших людей убивали из так называемой мирной зоны. Это надо было прекратить.

     ― И Вы отдали приказ: «Атаковать Сребреницу».

     ― В этом не было необходимости. Был постоянный приказ атаковать. На каждую атаку отвечали контратакой. Так же произошло и в начале июля 1995 года. Мы контратаковали и неожиданно сумели продвинуться дальше. Потому, что, как выяснилось позднее, Изетбегович отдал приказ войскам покинуть Сребреницу.

     ― Итак, Вы говорите, что оказались в Сребренице случайно.

     ― Это не была запланированная атака. Мы не могли задействовать новые отряды. Нашей проблемой всегда было то, что нам приходилось воевать на очень протяжённой (в несколько тысяч километров) линии фронта, имея мало отрядов. В Сребренице было 9 000 мусульманских бойцов. Нам понадобилось бы около сорока тысяч, чтобы выбить их оттуда. Но у нас не было столько людей. Когда мы заняли Сребреницу, мы были так же удивлены, как и все. Если бы мусульмане не ушли с этой территории, мы бы никогда её не взяли. Невозможно с военной точки зрения. Лишь позже мы узнали о том, что большая часть мусульманских войск получила приказ прорваться и попытаться достичь Тузлы. Мусульмане сами сдали Сребреницу.

     ― Генерал Младич сообщал Вам лично о том, что происходило в Сребренице. Что продвижение вперед шло так легко?

     ― Нет, потому что мы не рассчитывали захватить эту территорию. И потом, Младич не информировал меня по принципу «день в день». У него было свое задание. Потом он позвонил мне и сказал: «Я в Сребренице». Я был потрясен и не мог поверить ему. Я спросил, где же была мусульманская армия. Он сказал, что они ушли. Младич сообщил, что везде шли бои, но преимущественно в горах. Конечно, нам показалось это очень странным. Когда мы прибыли в Сребреницу, там не было мусульманских солдат. Только мирные жители и голландские солдаты ООН. Изетбегович подвергся нападкам со стороны своих помощников за этот шаг. Он сдал Сребреницу, чтобы перебросить больше отрядов в Сараево и спровоцировать международную военную интервенцию. В этом он преуспел.

     ― Генерала Младича и Вас обвиняют в массовых убийствах мусульман после захвата Сребреницы.

     ― Я знаю, что Младич очень жёсткий человек. Я могу посетовать на многое, что мне не нравится в нём, но я уверен, что он лично наказал бы солдата, виновного в убийстве или изнасиловании. Он очень дисциплинированный и никогда бы этого не позволил.

     ― Давайте не будем обсуждать цифры. Но несомненно, что многие мусульмане-мужчины были убиты сразу по завершении атаки.

     ― Я не могу сказать, что не было случаев личной мести после этого. Возмездие за то, что происходило до этого ― 1 260 сербов были убиты. И потом, это, должно быть, были проявления личной мести.

     ― Месть или не месть. Это остается хладнокровным убийством.

     ― Конечно. Поэтому мы приказали судить тех, кто был виновен в этих преступлениях. Но за те, о которых, наверняка знали командиры и которые они видели. Когда отдельные солдаты поступали так, а их начальники не могли этого видеть, что они могли сделать?

     ― Вы и генерал Младич могли предвидеть, что месть для ваших солдат была очень важна.

     ― Спросите командиров. Они ответят, что сделали всё возможное для предотвращения подобных эпизодов. Никогда не знаешь, как поступит тот или иной человек. Но это не обязанность генерала Младича и уж точно не моя обязанность.

     ― Командир отвечает за поступки своих людей. И вот поэтому Вас и генерала Младича военный трибунал обвиняет в военных преступлениях.

     ― Да. Завтра обвинят вас.

     ― К настоящему моменту сообщают, что тысячи мусульман пропали без вести из Сребреницы.

     ― Они говорят о восьми тысячах. Но где массовые захоронения? На выборах в совет в прошлом году 3 тысячи пропавших мусульман зарегистрировались как избиратели. Откуда они взялись? Они сообщали о каждом погибшем солдате, убитом в бою вплоть до 1995 года. Когда мусульманская армия прорывалась из Сребреницы, шли страшные бои. Они пытались пробиться через наши заграждения к своей территории. Не потому, что они бежали, но потому что им был дан приказ. Была одна защитная линия по 50 сербов в траншее. Они все погибли. Вы представляет, сколько погибло мусульман, чтобы взять эту траншею. Должно быть, сотни и сотни. Они добрались до Тузлы. Но не спрашивайте, какой ценой.

     

     ― Вы боитесь того, что Вас арестуют.

     ― Нет, я ни минуты не думаю об этом.

     ― Они смогут арестовать Вас?

     ― Знаете, если захотеть, можно арестовать и убить любого. Возможно, международному сообществу лучше убить меня, чем привести меня на суд в Гааге. Если я окажусь там, я доставлю очень много неприятностей.

     ― Вы готовы защищать себя на военном трибунале в Гааге.

     ― Да.

     ― Хорошо. Поехали…

     При условии, что трибунал будет беспристрастным. Что политически он будет независим. При условии, что Изетбегович и Туджман тоже предстанут перед судом в Гааге. Да, в этом случае я готов поехать в Гаагу и ответить на любой их вопрос.

     

     Роб Сибелинк, для газет «Дрентсе Корант» и «Гронигер Дагблад», 18 мая 1997 г.

     (перевод с английского Николая Сысенко)

     

     Гаагский трибунал

     

     Гаагский трибунал ― политический и юридический позор Запада и он должен быть, во что бы то ни стало, убран из Гааги, дабы неосведомлённые люди не спутали его с регулярным Судом справедливости. Его стоит расценивать как балаган, поскольку он именно это из себя и представляет. То, как он был сформирован и действует, ― это высшая степень лицемерия Запада и одновременно самое позорное его детище. Он особенно позорен тем, что не осудил виновных в преступлениях против мира, в развязывании войны, ― всех тех, кого действительно следовало бы посадить.

     

     Самое серьёзное преступление, связанное с этой войной, согласно международному праву, это преступление против мира, которое было совершено правительством США и бывшим послом США в бывшей Югославии Уорреном Циммерманом.

     

     Когда уже в середине марта 1992 года все три стороны приняли итоги Лиссабонской конференции, именно тогда посол США Циммерман и проявил себя, начав подталкивать мусульманскую сторону выйти из соглашения. Сегодняшнее положение идентично тому, что было закреплено в Лиссабоне, но, к сожалению, было достигнуто ценой трёх с половиной лет войны, сотнями тысяч убитых, изгнанных, потерянных, оставленных без крова людей. Война не была необходима. Её можно было избежать. Результаты Лиссабонского и Дейтеновского соглашений аналогичны, а трагедия ― ужасна, потери ― невосполнимы. Кто-то должен заплатить за это преступление против мира.

     

     Я не верю в то, что Сербия взяла на себя обязательство выдавать кого угодно. Я думаю, что Президент Милошевич с негодованием отверг бы это и точно также реагировал бы на любую попытку американцев связать его подобными обязательствами.

     

     Журнал «Интервью», Белград, 15 марта 1996 г.

     

     Гаагский трибунал ― это не юридический судебный орган, а политический. Он создан незаконно, незаконна и его деятельность. Более того, Гаагский суд изначально поставил перед собой задачу осудить сербов за боснийскую войну. Осудить целый народ за преступления, совершённые отдельными людьми. При этом часто ссылаются на Нюрнбергский трибунал. Но тогда судили конкретных людей и преступные организации, а теперь судят народ. Поэтому мы не можем признать этот суд правомочным и подчиниться его решениям. Я уверен, что Гаагский трибунал по бывшей Югославии войдёт в историю международного права как позор юриспруденции и цивилизации.

     

     С тех пор как мы потеряли свою независимость и попали под турецкое иго в 1462 году, сербы к западу от Дрины никогда не были так свободны, как в эти три половиной года. Я хотел бы подчеркнуть что в течение этих трёх с половиной лет никто не был осужден из-за политических убеждений, у нас не было ни одного политического процесса. Я могу заявить, что всё это военное время наш народ был политически абсолютно свободен. Имение эта свобода и дала огромную силу нашему народу. Она способствовала национальному единению, духовному подъёму и энтузиазму. И мы всё же победили ― наперекор всем мыслимым и немыслимым обстоятельствам. Мы получили меньше, чем нам причитается, меньше, чем заслужили, однако мы получили своё государство на половине территории Боснии и Герцеговины. А это счастье для любого народа, когда его, борьба завершается созданием своего государства.

     

     Я пришёл в политику, как и остальные мои товарищи по руководству партией и государством, только потому, что профессиональные политики были неспособны защитить интересы сербского народа. Сейчас формируется новое поколение политиков, и я останусь в политике только до тех пор, пока в этом будет нужда. И больше всего я хочу, естественно, снова вернуться к тому, чем занимался прежде, ― к психиатрии и литературе. К сожалению, сейчас я не могу этого сделать. Я вынужден оставаться в политике, потому что от меня этого требуют многие люди.

     

     В некоторые моменты я был тем человеком, на которого возложено тяжелое бремя, оказывалось жёсткое давление всего мира. Трудно было выдержать это. Но я всегда ориентировался на то, чего хочет наш народ, черпал силы в общении с ним. Особенно благодаря семьям погибши бойцов. Они при каждой встрече подбадривали меня и требовали, чтобы я стоял до конца, чтобы не отдавал то, за что погибли их дети. Об этом же говорили мне инвалиды войны. Это очень тяжелые встречи ― нелегко видеть молодых искалеченных людей на костылях, в колясках, без обеих ног. И всё же они говорили мне: «Президент, не беспокойтесь о наших ногах. Без них мы уж как-нибудь проживём, а без государства нам не прожить». Я чувствую себя счастливым человеком. Две вещи важны: это люди и государство. Остальное не так важно.

     

     Моя жизнь настолько ничтожна по сравнению с тем, что значат создание этого государства, его будущее и будущее сербов к западу от Дрины. И я думаю, что добился главного в своей жизни, и мог сказать, что в этом смысле я счастливый человек.

     

     Мария Дементьева, журнал «Медведь», № 5, 1996 г.

     

     - Итак, мы говорим о трибунале в Гааге. Почему он собственно должен Вас бояться?

     ― Потому что я не буду играть роль обвиняемого. Я буду обвинителем. Меня представили виновным на основе полностью фальшивых утверждений. Гонениям подвергаются моя семья, моя страна и мой народ. Что же касается меня, то люди, которые не имеют ни малейшего представления обо мне, ведут себя так, словно я являюсь каким-то чудовищем, монстром. А я вовсе не монстр. Я писатель, я хороший, признанный экспертами врач-психиатр, меня поддерживает мой народ...

     ― Госпожа Плавшич, в недавнем прошлом Ваша ближайшая сторонница, угрожала Вас арестовать и выдать суду, если только Вы не покинете страну. Создается впечатление, что против Вас теперь властные структуры республики. Что будете Вы делать, если здесь начнётся судебный процесс против Вас?

     ― Я предлагаю, чтобы трибунал в Гааге передал рассмотрение дел против меня и других сербов, обвинённых в военных преступлениях, правосудию Республики Босния и Герцеговина. Если судебные инстанции моей страны осудят меня, я готов нести ответственность. Я готов к тому, чтобы процесс надо мной прошёл под наблюдением Гаагского трибунала и международной общественности. Это было бы единственным достойным выходом из создавшегося положения.

     

     ― По Дейтонскому соглашению боснийские сербы должны сотрудничать с трибуналом в Гааге. Без каких-либо предварительных условий.

     ― Прежде всего у нас нет никаких гарантий, что интересы Республики Сербской не пострадают, если бы господин Младичи я отправились в Гаагу. Мы не доверяем западным политикам. Вспомните, какой была их реакция на изгнание хорватской армией из Сербской Краины 600 000 сербов.

     

     ― Но в глазах общественного мнения Вы военный преступник. Весь мир не прав?!

     ― Не мы начинали эту войну, и не мы за неё несём ответственность.

     ― Кто же тогда несёт эту ответственность, если не сербы?!

     ― Как могу я быть агрессором против собственной страны?! Моя партия была одной из трёх правящих в Боснии и Герцеговине. У нас было сербское большинство на 64 процентах территории, и мы имели треть мандатов в парламенте. Под давлением Европейского Совета мы согласились на объединение расколотой страны. Но при условии, что Босния и Герцеговина, как это и предусмотрено соглашением от 18 марта 1992 года, подписанным в Лиссабоне, станет конфедерацией.

     ― Уже в начале войны, летом 1992 года Вы восстановили против себя весь мир, когда появились первые сообщения о лагерях пыток в Боснии. Что Вы скажете на это?

     ― В первые шесть недель войны я не имел каких-либо командных полномочий. Я был в то время лишь председателем Сербской демократической партии. Только 12 мая 1992 года я был избран в Президиум Сербской Республики Боснии и Герцеговины. В тот же день мы поручили генералу Младичу сформировать нашу армию. Она начала действовать с 20 мая, но ещё 13 мая я отдал приказ, чтобы соблюдались по отношению к военнопленным права человека, чтобы соблюдались все международные конвенции. Согласно этому распоряжению командиры обязывались следить за поведением своих солдат и строго наказывать за любые факты нарушения конвенций.

     

     ― Я не судья, и я сейчас не у власти, у меня нет никакого влияния на наши суды. Что я мог сделать, то сделал: все командиры получили мой приказ соблюдать Женевскую конвенцию.

     ― А если кто-либо не выполнял его?

     ― Наш военный суд вынес примерно 5 000 приговоров, и 95 процентов осуждённых были сербами... Гражданскими судами, насколько я информирован, было вынесено по крайней мере 250 приговоров против сербов, которые действовали незаконно против мусульман и хорватов.

     

     ― Не хотите ли Вы во всём, что случилось, обвинить мусульман?!

     ― Известно ли Вам, что 80 процентов убитых солдат ООН ― и это доказанный факт ― пали от выстрелов мусульманских снайперов? 80 процентов! Что же касается ещё 20 процентов, то они остались невыясненными.

     

     

     4 сентября 1997 г «Зюддойче цайтунг»

     

     Однако, кому нужна правда? Хотя немного правды, по крайней мере, относительно роли Белграда, наших гражданских властей и непосредственно меня самого, всплыло в сообщении Института военной документации Нидерландов. Формулировка, что «роль Радована Караджича остается неясной», означает, что не было никакой «роли» изначально. Как Вы хорошо знаете, в уголовном деле чья-то причастность должна быть доказана ясно, недвусмысленно и вне всякого сомнения. Если дело обстоит не так, т.е., если это неясно, тогда применяется принцип «In dubio pro reo», потому что не может быть никакой почвы ни для подозрений, ни для вины. И разве не было бы это естественным для Гаагского трибунала знать больше, и знать обо всём раньше, чем в голландском институте? Если Обвинение не знало, то оно некомпетентно и вредно, а если знало и затем подавило свидетельство Защиты, то это означало бы акт, который согласно западным законам должен освобождать всех обвинённых по Сребренице и даже генерала Кристича, который уже был осуждён. Однако, после такой массивной подготовки в мировых СМИ, какой судья посмеет освобождать сербов? Здесь не может быть никакого разговора ни о суде, ни о правосудии, что абсолютно ясно. Я сожалею, что голландский институт не был более внимателен и не исследовал, каким образом получилось так, что сообщения о «резне в Сребренице» были обнародованы французским Министерством иностранных дел ещё весной 1993 года, т.е. за два с половиной года до рассмотренных событий. Если бы мы приняли во внимание исследование о создании СДА, то мы нашли бы ответ: «резня» была согласована и запланирована на Западе, и она должна была послужить оправданием военного вмешательства, которое действительно имело место в конце августа и начале сентября 1995 года. То, что было, не так давно установлено голландским институтом, оправдывает наши гражданские власти, но полная картина была бы более благоприятна и для наших военных властей.

     

     Семье и друзьям лидера «Аль-Каиды» не угрожают, что конечно очень благородно, но моим друзьям и моей семье угрожают, даже притом, что я никогда не был ни в каком отношении врагом страны генерала Сильвестра, а был, напротив, студентом-стипендиантом в этой стране, проведя приятный учебный год там и обучаясь местным ценностям. Мне становится стыдно, вспоминая моего умершего отца, который боролся за монархию и таким образом за западных союзников и западную демократию.

     

     Первое выступление Радована Караджича после 6 лет молчания ― открытое письмо «Даже Гестапо оставило бы моих друзей и мою семью в покое» профессору Косте Чавошки, председателю Международного Комитета по установлению справедливости в отношении Радована Караджича от 17 апреля 2002 года, опубликованное в газете «Недельный телеграф», Белград, 23 апреля 2002 г.

     

     Кстати:

     Однажды Алекса Буха, министр иностранных дел Республики Сербской, рассказал такой случай. К нему пришла депутация простых людей. В разговоре с ним они сказали: «Нам очень приятно находиться около Вас. Ведь вы так часто бываете рядом с Радованом Караджичем"