Недавно я и наши читатели узнали о том, что у посла Сербии в Израиле русская фамилия. Тогда Кринка Видакович-Петрова среди прочего рассказала, что ее супруг Александр - русский по происхождению. Этим все и ограничилось. Но, как оказалось, ненадолго...
Александр Петров вовсе не нуждается в приставке «супруг г-жи посла». И если в Израиле пока о нем мало что знают, то в родной Сербии и большинстве стран мира о нем знают гораздо больше. Александр Петров - поэт. Сербский, в недавнем прошлом югославский. Хотя, например, японцы считают его поэтому русскоязычным. Редактор самой старой сербской газеты. Переведен на 27 языков. Его имя внесено в Всемирную литературную энциклопедию.
- А почему, собственно, сербский поэт? Как так получилось?
- Моя мама родом из старинного русского рода Каратеевых. О Каратеевых в своих предисловиях писал Тургенев. А в «Накануне» в роли одного из главных героев вывел образ брата моего дедушки. Кстати, род Каратеевых ведет свой род от Тамерлана, когда один из русских пленников женился на его дочери. Мама училась в Смольном. Как известно, после февральской революции весь институт через Одессу и Софию попал в Белград. Там она повстречала своего будущего мужа, моего отца, который был офицером-артиллеристом Белой армии родом из Владикавказа и, как тогда говорили, отступал в составе армии. История моей семьи очень богата на события, имена и даты. Брат моей матери окончил свой земной путь в Уругвае. Брат отца стал полковником Красной армии и был репрессирован по т.н. «делу Тухачевского».
- Ваши родители не пытались вернуться в СССР?
- До Второй мировой войны да. Потом уже нет. И это не смотря на то, что Тито не жаловал эмигрантов. Папа стал экономистом, профессором Белградского университета, написал много книг. В доме у нас всегда говорили на русском, но я, родившийся в Сербии, даже и не припомню такого момента, когда я бы не говорил по-сербски.
- А помните, когда вышла ваша первая книга?
- Конечно! В 1971 г. вышла первая книга моих стихов. С тех пор таких книг вышло много. Поэтических сборников и романов. За это время я успел стать профессором американских университетов, поездить по миру, побывать председателем Союза писателей СФРЮ, стать вторым в мире, кто написал исследование о русском формализме. А еще из под моего пера вышла антология русской поэзии от Семена Полоцкого до Иосифа Бродского. Бродский написал, что это самая лучшая антология русской поэзии, которая когда-либо выходила в свет. Впоследствии он написал послесловие к еще одной моей книге, вышедшей на испанском. Кстати, антология на русском долго не выходила. Сначала тогдашний министр культуры СССР Демичев, побывавший в Белграде, воспротивился ее выходу в свет. Ну как же, ведь в ней упоминались русские авангардисты, русские эмигранты, многие малоизвестные, как казалось, поэты. Потом еще один советский политик Патоличев присоединился к его мнению. Вопрос ее выхода на русском поднимался даже на встрече Тито-Брежнев. Мне тогда пришлось за одну ночь написать краткую записку для Тито, который пообещал переговорить о судьбе антологии с советским лидером. Брежнев так и не разрешил.
- Бывали в Советском Союзе?
- В 1973 году я впервые посетил СССР. За год до этого у меня в гостях побывал Виктор Шкловский. Еще чуть раньше «рыжий Ромка» Роман Якобсон пригласил меня в Гарвард. У меня всегда было много русских друзей. Окуджава останавливался у меня в Белграде. Мы даже вместе ходили на футбольный матч. Дома у меня бывали Андрей Вознесенский, Виталий Гинзбург.
- В компартии состояли?
- Нет. Никогда. Но никогда и не был антикоммунистом. Я просто считал, что должно было быть больше партий, а писатель должен быть ближе к творчеству, а не к политике. Наш Союз писателей был организацией диссидентской. Мало того, когда в Югославии началось движение, обратное центробежному, в 1990 г. именно меня избрали председателем съезда народных представителей, депутатами которого были многие известные тогда еще единой Югославии политики. Дважды в формате «один на один» я разговаривал с Милошевичем. Он меня не послушал. Жизнь показала «кто прав». Показала бомбежками Белграда, арестом Милошевича и даже, да-да!, 11 сентября. Ведь, как известно, самый знаменитый террорист Усама бин-Ладен имеет гражданство Боснии и Герцеговины.
- Будучи председателем СП СФРЮ, контактировали ли вы со своим советским коллегой, писателем Георгием Марковым?
- Даже конфликтовали. Он как-то выступил против того, чтобы польские писатели, выступавшие против политики Ярузельского, имели право на участие в писательских мероприятиях, проводимых на межгосударственном уровне. Я же настаивал на том, чтобы политические взгляды авторов не играли никакой роли. Марков в конце концов уступил. Когда же официальная делегация югославских писателей приехала в Москву, Марков спросил меня о том, какие места я хотел бы посетить в ходе поездки. Помня о владикавказских корнях моего отца, я, разумеется, спросил о возможности побывать на Кавказе. Марков мрачно посоветовал мне побывать в Сибири. На Кавказе я все же потом побывал. Потом был в Союзе еще несколько раз, после чего перерыв составил целых 16 лет.
- Почему вы много писали о евреях?
- Меня всегда тревожила их судьба. И во время Второй мировой войны, и после нее. Я горд тем, что когда в Иерусалиме открывали стеллу в память о Переце Маркише, то на ее открытии читали стихи поэтов, пишущих на идиш. Я не пишу на идиш. Но мои стихи там тоже прозвучали.
Еврейская тематика всегда присутствовала в моих произведениях. Помню, в 1944 г., когда американцы бомбили Белград, в дом, в котором скрывались наши еврейские друзья, попала бомба. Они, к счастью, спаслись, и до самой Победы жили в нашем доме - папин друг и его дочка. Ей было 5 лет, а мне 6. Она стала моей первой детской любовью...
- Совсем скоро вы представляете свою первую книгу на иврите. С чего началась история ее появления?
- В беер-шевском университете моя супруга Кринка читала лекцию о культуре сефардских евреев. Кринка - признанный специалист в этой области во всем мире. Она представила меня профессору Тамар Александров и Ори Бернштейну - одному из лучших переводчиков на иврит Рембо и Эллиота. Потом меня пригласили на поэтический съезд в Иерусалиме. Ори перевел несколько моих стихотворений, показал их знакомым, критикам. Издатели решили напечатать целую книгу. Так началась работа - переводили, синхронизировали, слушали, сравнивали точность звучания перевода с сербского на иврит. В итоге, книга, хочется надеяться, получилась.
- В современной России печатают?
- Совсем немного. Хотя мои стихи, которые я пишу на сербском, замечательно переводит Муза Павлова. Я ведь пишу свободным стихом. А даже в современной России это пока ересь.
