Главная страница

Мы в соцсетях











Песни родной Сербии







.......................




/17.9.2004/

Боевые действия на Космете во время агрессии НАТО на Югославию



      Начало авиаударов НАТО по Югославии 24 марта во многом изменило ход войны на Космете. Если до весны 1999 года действия югославских вооруженных сил ещё были связаны политикой, то после начала авиаударов их руки были полностью свободны. За три весенних месяца вполне можно было окончательно покончить с уже потрепанным УЧК, тем более, что соотношение сил было во всех отношениях в пользу югославских армии и полиции, при этом многократно. Если добавить к этому двести с лишним тысяч местных сербов и до ста тысяч горанцев (сербов-мусульман), а также значительное количество "лояльных" албанцев, то УЧК оказалась в марте-апреле под угрозой полного уничтожения со стороны столь многочисленных противников.

      Область Дреница была тем и важна, что представляла собой главную базу УЧК и родное место большей части её высших командиров. И подави сербы сопротивление здесь, во всем албанском обществе расширились бы пораженческие настроения. Даже если бы потом Космет перешел под власть KFOR, то УЧК не имело бы ни сил, ни воли к нападениям на местных сербов. После войны, с приходом на Косово сил KFOR, главную роль в нападениях УЧК на этих сербов сыграли те албанцы, что всё время находились в рядах УЧК на Космете и, зная ситуацию на местности, нападали на югославские силы даже во время их ухода с Косова. Разгром УЧК произошёл только на бумаге: объявленное в начале апреля генштабом югославской армии общее число террористов на Космете в 300 - 400 человек, на деле в одной лишь Дренице можно было найти в лесах, а то и в сёлах, в ближайших окрестностях Глоговца, в прямом соседстве с расположением югославских войск. Трудно говорить здесь о точных цифрах - их здесь не знало и командование самой УЧК. Так например, в полностью подконтрольном УЧК районе сел Горня и Доня Обрыньи, Трстеник, Резала, Ликовац, находившихся слева от дороги Глоговац - Србица, по разведданным югославской армии находилось, в конце апреля 1999 года, до тысячи бойцов УЧК. Что касается горного массива Чичавица, отделявшего Дреницу от Приштины, то он не был очищен от отрядов УЧК до конца войны.

      Стоит привести простой пример. Так, в расположении нашей разведроты, находившейся в конце мая 1999 года в селе Истог-махала, было зарегестрированно две группы УЧК в радиусе километра. Одна, насчитывавшая до двух десятков хорошо обученных террористов, находилась в лесу, откуда периодически делала нападения как на Истог-Махалу, так и на дорогу Глоговац - Србица, и при этом, несмотря на потери понесенные ею как от мин, установленных разведротой, так и в результате поисковых действий, последней позиции не меняла, что говорит о наличии дисциплины единого командования в УЧК. Другая группа, находившеяся от Истог-Махала через дорогу Глоговац - Србица, в июне 1999 года перестала скрываться и могла наблюдаться в бинокль в домах села Полужа, причём за несколько дней только в одном месте этого села было насчитано около десяти вооруженных террористов, вслед за которыми появились и гражданские, вывесившие сразу же белый флаг. Никто, естественно, в это село не входил, хотя именно с этого направления не раз влся огонь по дороге Глоговац - Србица.

      Схожее положение было и в Шиполье, пригороде Косовской Митровицы, в котором, из-за нападений УЧК, только в апреле дорога Косовская Митровица - Србица несколько раз перекрывалась полицией для движения. УЧК уже в середине апреля стала оправлятся от первоначального шока, разумеется, с помощью своих зарубежных покровителей. Увидев, что склонность албанцев к хищениям отражается на боеспособности УЧК, руководство последней, видимо, утихомирило апетиты своих командиров и навело относительный порядок в своих рядах. В Дреницу, в конце апреля, пошло современное оружие и снаряжение, пусть и не в достаточном количестве; у УЧК появились новые снайперские винтовки, средства связи, мины, а главное - приборы для лазерной и радарной подсветки целей, которыми они наводили авиацию НАТО. Много раз мы видели, в приборы ночного видения, светящиеся точки в домах как будто бы своей территории, а днём оказывалось, что речь идет о нежилых помещениях. Это свидетельствовало о наличии там либо дозоров УЧК, либо авианаводчиков.

      Засады участились с середины апреля, в особенности на дороге Глоговац - Србица. Я уже не помню, сколько раз наши машины попадали в засаду, но было это в период с конца апреля по конец мая не меньше пяти, шести раз, причём, только тех, что заканчивались полным успехом для шиптар.

      Однажды, недалеко от села Полянци, была обстреляна машина с людьми, возвращающимися из отпуска, в результате чего было до десятка убитых и раненных, к тому же многие из них не имели оружие, так как командиры иных подразделений запрещали ехавшим в отпуск увозить оружие в Сербию. В другой раз на этой дороге, между двумя постами полиции, людьми УЧК в югославской форме была остановлена машина командира 1-го пехотного батальона, после чего комбат и несколько человек с ним были растрелянны; исчезли все штабные документы, находившиеся в машине. Югославские военные пытались с этим бороться, укрепляя борта грузовиков, делая в них бойницы, но часто это было самообманом, особенно, когда, устанавливая вообще-то нужную резину, не устанавливали броню; пули могли прошить и два ряда досок, и эту же резину, что наш доброволец с успехом и продемонстрировал. Тактика выхода из засад была совершенно не отработанна. А затем люди в нашей роте стали становиться через одного у борта машины, осматривали местность, на верх кабины устанавливался пулемет.

      Наша рота тогда лишь чудом избежала потерь в засадах. Хорошо помню случай с нашим очередным переездом, когда, после перемещения штаба бригады из Србицы в Глоговац, наша рота, до этого уже сменившая село Лаушу на Полянце, отправилась из последнего в село Глобаре под Глоговцем. Тогда опять поменялся командир роты, а на место нашего капитана, ушедшего на должность погибшего командира 1-го батальона, встал резервный капитан. Ему, естественно, было нелегко в уже устоявшейся офицерской среде, и даже в роте первое время решал вопросы не он, а другие - старшина, командиры взводов, связисты и так далее. И вот он, буквально на следующий день после своего назначения, должен был командовать переездом. Всё было организованно впритык по времени. В шесть вечера основная часть нашей роты должна была выехать из Полянце по дороге Србице - Глоговац и въехать в село Глобаре под Глоговцем, в котором Югославских войск вообще не было. Мне все это было немного непонятно, так как любая задержка приводила к приближению темноты, а наши войска, как мне было известно, ночью практически и не действовали, чего нельза было сказать об УЧК. К тому же, вдоль дороги стояли посты полиции, и с ней в темноте всегда могла вспыхнуть случайная перестрелка. Я всё это сказал командиру, но, видимо, от него ничего не зависело, и мы стали действовать по плану.

      Выехав под шутки и песни, как и полагается сербскому войску, мы двинулись колонной: четыре грузовика, 4-5 трофейных тракторов с прицепами и две-три легковые автомашины "Лада" и "Нива". Со стороны трудно было сказать, кто мы такие, тем более, что и два грузовика были мобилизованны в Сербии у частных владельцев, один из которых Жиле, будущий чемпион Сербии по каратэ, водил в нашей роте свой грузовик. Однако УЧК не интересовало, кому принадлежат машины, и уже за несколько километров до подъезда ко Глоговцу мы услышали, как над нами свистят пули, а колонна неожиданно остановилась. Почти всех словно свела судорога, но когда я начал кричать, чтобы все выскакивали на обочину и хотел уже последовать примеру своего товарища, уже выпрыгнувшего, грузовик опять куда-то двинулся, хотя было ясно, что наша машина, будучи в хвосте, таким маневром подставляла нас под пули УЧК, бивших, главным образом, по голове и середине колонны, да и наша машина могла закрыть путь. Не знаю почему, но радиосвязи не было, хотя с ней мы могли добраться до поста полиции (всего несколько сот метров), откуда нас могли бы прикрывать. На деле же нас никто не прикрывал, командная машина была в 2-3 километрах от нас; ещё повезло, что гранатометчик УЧК промахнулся и не попал в первую машину нашей колоны. Все наши машины были переполнены, и имей противник хотя бы один ПТРК, без жертв мы бы не обошлись. Между тем, один наш доброволец, управляющий трактором, уже вёл огонь из пустого дома, где остановился, и мы, человек пять, один за другим забежали в этот дом. Вместе с ним я и еще один доброволец открыли попеременно огонь из подъезда по сожжённым домам, стоявшим в паре сотне метров справа и выше от нас, двое моих товарищей залегли на втором этаже, наблюдая за окрестностью, ещё один доброволец-снайпер открыл огонь из окна, в котором я разобрал несколько кирпичей. После получаса стрельбы последовала команда на дальнейшее движение, причём, мы опять были вынуждены бежать по открытому пространству назад, в машину, водитель которой, видимо, боялся остановиться у нашего дома. Перед постом полиции мы опять остановились, я начал кричать, чтобы люди выскакивали и, вообще, действовали быстрее, а не скованно. Начало уже темнеть и опять пришлось кричать, чтобы люди зря не стреляли, если не видят куда, ибо противник мог нас поймать по вспышкам. Командования не было никакого, и когда, наконец, десяток полицейских со своим бронеавтомобилем (типа советской БРДМ) и с танком подошли нас прикрывать, наши машины сами остановились за домами, у поста, на грунтовую дорогу. Всё это уже стало надоедать, и мне захотелось выяснить, кто же чем здесь командует? Я прошелся вдоль всей колонны, интересуясь этой актуальной проблемой, но оказалось, что в отличие от вопросов, связанных с поездкой домой, делением формы и продуктов, занятием удобных домов, для решения вопроса о том, что же делать дальше, компетентных лиц не оказалось, и, более того, никто и не заявлял о себе, как о командире, которых обычно было более, чем необходимо. В конце концов пришлось садиться в трактор с одним десетаром (сержантом), единственным, готовым чем-то командовать, но не знавшем, куда мы должны ехать, и колонна двинулась к Глоговцу. Кое-как, уже в темноте, мы доехали до перекрёстка в Глобары, и я пытался было выбить двери в одном дворе, но тут появившийся комроты сказал мне, что в нем размещён ещё какой-то пост полиции, хотя полицейские совершенно не показывалась. Командир роты сказал, что нам в Глобары лучше не въезжать, и мы опять поехали в обратном направлении, через километр свернули направо в какое-то село, где нас ждала уже наша военная полиция. Кое-как, с руганью, мы все разместились по домам, распределив часы ночного дежурства, легли спать. Утром нас подняли, было сказано, что несколько человек должно отправиться вместе с ещё каким-то подразделением чтобы занять селение, откуда по нам вели огонь, а остальные пойдут занимать Глобары. Когда мы, трое русских с еще несколькими сербами, добровольцами из нашей роты, готовились отправиться в составе этой группы, зачем-то была сорвана другая, куда большая группа наших добровольцев и резервистов, и она с двумя моими товарищами отправилась в селение, а я, с еще одним сербским добровольцем, двумя резервистами и со штабным отделением, был отправлен занимать село. В этом ничего, конечно, тяжелого не было, хотя было полно криков об осторожности, а штабисты, заняв самый удобный и безопасный дом, оставили дело на нас. Собрав гражданских в колонну и закончив с осмотром домов, мы вчетвером пошли в соседнее село, где мои сербские товарищи сразу сели пить кофе с местными албанцами - или шиптарами, как их все здесь называли. Я же, прогулявшись по селу и собрав всех албанцев, сходил к командиру роты и узнав, что это другое село, которое не является нашей целью. Пришлось распустить людей по домам. Другая наша группа, занимая намеченное селение, под которым мы и попали в засаду, была обстрелянна из домов уже на подходе, и лишь благодаря несколькими людям, в основном добровольцам и самому штабному офицеру, командовавшему ею, группа смогла занять дома без потерь, тогда как шиптары ушли дальше за лес, в село наверху этой горы. Вообще, нам тогда повезло: противник, устроив засаду, побоялся подходить к нам ближе, в ведении огня не был быстр и точен, хотя мы давили его огнем. Ошибки противника были как в слишком раннем открытии огня, так и в том, что он не заминировал дома по самой обочине и не смог напасть на нас с другой стороны дороги. Подобные засады часто организовывались, в особенности, на проселочных дорогах, на одиночные машины и на медлительные трактора. Так однажды, семеро человек из пехоты, ехавшие на тракторе, попали в засаду и были сразу же перебиты, причем один попал в плен, Другой раз шиптары попали из гранатомета в микроавтобус, вынужденный замедлить движение по извилистой грунтовой дороге, убив и ранив тех, кто был внутри. Нехватка бронетехники довольно дорого стоила, и неясно - для чего было держать сотни единиц бронетехники на границе с Боснией и Герцеговиной, с Болгарией, откуда, очевидно, нападения бы не было?

      Нашей бригаде еще везло, что противник лишь во второй половине мая стал стал использовать мины, иначе потери были бы куда больше. Самое поразительное здесь то, что порою мины УЧК получала не только по воздуху, но и от нашей армии. Во время одной из бомбежек наши оставили грузовик с минами (до девятисот штук), которыми завладели шиптары. Не знаю точно, где это произошло, но большинство людей упоминало наш 1-й пехотный батальон, а иные и аэродром, и возможно, что речь шла о двух отдельных случаях, за которые никто так и не ответил, вопреки военному положению, при котором военнослужащих отдавали под суд за задержку на пару дней дома. Главное же то, что буквально через несколько дней по всей зоне ответственности нашей бригады наши машины стали подрываться на минах. Тогда мы имели не менее двух десятков убитых и раненых. Все это говорило и о наличии организации у противника, и о росте его боевого опыта. В июне диверсанты УЧК вообще поставили мину на автопуть Приштина - Печ, рядом с перекрестком на селение Комораны, на месте, по которому проезжали почти все наши машины, ехавшие или в Приштину, или в Сербию. Тогда утром подорвался грузовик "ПИНЦ" из Приштины, в котором погибло пять солдат срочной службы, и было видно, что мина была установлена в одну выбоину в асфальте. Позднее было установлено, что мины порою ставили и местные женщины пользуясь свободой передвижения. После этого нашим подразделениям было приказано усилить патрули для проверки дорог, но это одновременно делало их подверженными снайперскому огню, и хорошо, что противник не прикрывал свои мины огнем, не использовал дистанционные подрывы, в особености мины направленного действия. Но ошибки противника часто перекрывались халатностью многих наших бойцов и командиров: село через дорогу от Комораны никто, как потом оказалось, не проверял, хотя от него до дороги было метров 300. Проблема была и в том, что дороги контролировала полиция, а содействие тут было на неудовлетворительном уровне. Однако и иные командиры действовали так, что перебивали все рекорды мыслимой халатности, что уже просто приводило в недоумение.

      Однажды, когда я и мой русский напарник Слава, вдвоем решили использовать свободное время и сходить в гости к русским из танкового батальона, мы увидели, как борются с УЧК в этом батальоне. Встретили мы двоих из этих русских, один из которых, Давид, был гражданином Израиля. В Полянцы они прибыли со своим комбатом на разведку. Что тот мог разведывать здесь, где была кухня его батальона, я не знаю, но потом, после часа шатаний, он позвал этих двоих наших новых знакомых, и мы, недолго думая, присоединились к ним. Добравшись до села, где стояла одна рота, комбат, человек довольно самоуверенный, повел человек десять на пригорок, откуда все они в бинокли стали рассматривать полусожженное село на горе через глубокую лощину. По-видимому, для них это и называлась разведкой. Комбат потом сказал нашим двум новым товарищам, что, мол, сходите в село на полчасика и проверьте, но никого не трогайте: там, мол, живет мой "шиптар", копающий нам траншеи. После этого он пошел пить кофе и ракию, а нас двоих даже и не поприветствовал. Это было настолько типично, что я пожалел о том, что мы вызвались пойти в разведку. Не только благодарности, но и элементарного приличия в поведении комбата и всей его большой свиты не было. К тому же, у этих "профессионалов" не было ни капли понимания того, что такое разведка. Сходить на полчаса в село, где не было наших войск, было явным идиотством, ибо любой случайный шиптар нас, шедших прямиком в село через открытое поле, мог бы "снять". Конечно, приходилось нам ходить по открытому полю, но лишь когда обстановка позволяла, а сейчас это было все ни к чему. К тому же, внимательно наблюдая в бинокль за селом, мы увидели, что опушка леса прямо над ним весьма сомнительна, там виднеются какие-то темные провалы и целофан. Решили мы идти в обход справа, держа в поле видимости село, одновременно имея хоть какое то укрытие. "Моторол" мы, естественно, не получили, разделились на две группы: в одной двое ребят из батальона должны были идти краем леса, а во второй - мы вдвоем с резервистом - с пулеметом делали бы более глубокий обход, договорясь о месте встречи в лесу. Выйдя на договоренное место, мы сразу обнаружили там блиндаж и траншеи, а затем продолжили путь. Как это и бывает в горах, расстояние было обманчиво, а мы к тому же по пути были вынуждены перейти одну лощину. На подходе к селу мы вышли на место отдыха шиптар, которые не желали спать в уязвимых домах; здесь они оборудовали шатры и несколько огневых позиций, хотя и пустых, но полных свежих следов. Шли мы шиптарскими тропами, что было самое бесшумное, быстрое и безопасное дело и, выйдя на грунтовую дорогу, шедшую по опушке леса, нашли несколько выкопанных ячеек огневых позиций. В селе никого не было, но и здесь было много следов, а в сарае стоял конь. Пройдя через рощу во вторую половину села, где жил комбатов, якобы "лояльный," шиптар, в первом же доме мы нашли какую-то семью в человек десять, но мужчин здесь не было. Молодая женщина, месившая хлеб, увидев нас, перепугалась, но на все вопросы лишь пожимала плечами, мол, не понимаю сербский. Махнув рукой, мы пошли дальше, опять разделившись на две группы. Там было найдено несколько жилых домов, в каждом по десятку детей, что поражало плодовитостью одного "лояльного" шиптара, которого при этом так и не нашли. В одном дворе была выкопана ячейка направленнаая прямо на село, где находился штаб батальона, в ней была набросана свежая солома. В нескольких домах были найдены запасы продуктов и лежанки на десяток человек.

      Особых сомнений в том, что отсюда действовала группа УЧК не было, и мы ни о чем и не спрашивали местных. Тропа с края села вела как раз в том направлении, откуда они не раз вели огонь по дороге.

      Неожиданно с этого направления с полукилометрового растояния раздалась стрельба, но того, что произошло, мы, по причине отсутствия радиосвязи, не знали. Потом выяснилось, что в засаду попала одна из нашых машин, на которой офицеры штаба шли на разведку места будущего наступления: был убит один заставник (прапорщик) из штаба, а шиптары смогли взять не только документы, но и пулемет.

      Мы же, возвратившись в первый дом, выпили воды и перекусили хлебом, вынесенным местными женщинами. Встретившей нас женщины мы уже не нашли, видимо та побежала предупреждать своих в лесу. Делать нам было уже нечего, и я, присев отдохнуть у дерева, поднял голову и вдруг увидел сидение на ветках, к которому вела лестница, но не с земли, а с нижней толстой ветки. Отсюда хорошо просматривались позиции танкового батальона, но, разумеется, никто здесь из шиптар не понимал по сербски даже сказанных мною слова "УЧК", в другом случае им всем хорошо понятным. Махнув на все это дело рукой, мы пошли назад, напрямик, договариваясь о месте будущей засады, дабы попытаться что-то узнать о судьбе пропавшего без вести Сергея из Днепропетровска. А что касается комбата, то он нас, естественно, ждать не стал. Впрочем, засады не получилось, ибо командование начало "капать на мозги" ребятам из танкового батальона: их комбат жаловался в штабе, что русские вышли из-под его контроля, хотя контроль по его понятию был в сидении по домам и несению сторожевой службы. Борьба с шиптарами здесь понималась в избиении кого-нибудь из трех-четырех десятков военноспособных албанцев, которые были размещены, как рабочая сила, в танковом батальоне, к тому же, по соседству с русскими. Возможно, комбат в глубине души надеялся, что "русские криминальцы" кого-то из них убьют, но у русских не было никакого желания шиптар трогать, тем более, что тут "героев" хватало, в отличие от боевых ситуаций. Что касается нас, то мы встретили хороший прием у Бояна, командира одной из рот танкового батальона, у сербского капитана, ставшего неформально командиром русских, до этого уже воевавшего где-то в Краине и Боснии. Главным препятствием в планировавшейся засаде были приборы ночного видения. Комбат и его "пенсионеры" если бы и имели их, то не дали бы, а командование нашей разведроты, имея семь таких приборов, по какой-то странной логике не давали их никому, хотя использовалось лишь три, и то для стражи, словно та не могла вестись без них, как и в пехоте. Не помогли просьбы ни наши, ни капитана, да и мы сами при выходе на дозор ни разу не могли их получить, а если и получали, то с полузаряженными батарейками. Помню однажды, когда мы опять вдвоем ночью залезли в один отдельностоящий дом в 500 - 600 метрах от наших позиций, то сначала один командир взвода выключил свою "Мотороллу", когда мы уже вобрались в дом, хотя я долго трудился перед выходом, объясняя ему и его подчиненным, каковы ориентиры сигналы. Потом у нас закончились батарейки в ПНВ, и вся надежда была на находившиеся рядом миные поля и на мину на нашем первом этаже, да на какого-то шиптарского пса, почему-то полюбившего нас и ставшего нести вокруг дома стражу. Скорее всего, мы уже тогда так провонялись запахом местных домов, что ничем для него не отличались по запаху от шиптар, которые, кажется копошились в соседних кустах, но так как в полночь у нас разрядились батарейки в ПНВ, то об этом наверняка знать мы не могли. Русские добровольцы из танкового батальона также вчетвером или впятером, вместе со своим капитаном, зайдя в албанское село, два часа не могли из него выйти, отбиваясь от полутора десятков шиптар. А все те герои из их батальона, кричавшие о том, что "шиптары - пички" (п...ды по русски), что-то к ним не пришли на помощь, хотя танки батальона были недалеко. Я не склонен преувеличивать боевой дух шиптар, но всё же любого противника уважать надо, а самые большие крикуны сидят в штабах и тылах, и в разведку не ходят. Заслуга шиптар уже в том, что они хоть как-то выдержали югославскую армию и сохранили УЧК. Конечно, тактика их была проста: "выстрелил - убегай", что, в общем-то, разумно. Но не раз бывало, что они воевали довольно упорно, а это говорит, что среди них всё же есть не мало хороших бойцов. Уже то, как они передвигались ночью без лишнего шума, перекликиваясь голосами животных, в особенности подражая петухам, при этом не в сотнях, а в десятках метрах от наших позиций, иногда даже без автоматического оружия, должно было бы заставить относиться к ним серьезнее, - как к армии, а не как к банде разбойников.

      Дело здесь не в потерях югославской армии и полиции, как хотели представить западные журналисты и представители УЧК. Потери, конечно, были. Наша 37 моторизованная бригада, размещенная в области где-то от Србицы до Глоговца, то есть в централь-ной части Дренице, за два с половиной месяца имела приблизительно до полусотни погибших и в два раза больше раненных (всё это по официальным данным). Далеко не все потери были от действий УЧК, свою роль играла и авиация НАТО, а также и несчастные случаи вносили свою лепту.

      В то же время здесь гибли и военнослужащие других частей, по тем или иным причинам оказавшиеся в зоне ответственности бригады, а также из подразделений и частей армии и полиции, временно придаваемые нашей бригаде.

      Но, даже если учесть потерю еще максимум двух-трех десятков человек погибшими и вдвое-втрое большее число раненными из состава других частей, всё равно цифра никак не могла быть ощутимой для боеготовности 37-й бригады, насчитывавшей только на Дренице до 4 - 5 тысяч человек, при этом имевшей еще несколько сот человек в Рашке, большинство из которых вообще на Космете не побывало. Речь идет о бригаде, направленной в самый центр албанского сопротивления и провозглашенной после войны одной из трех лучших бригад по результатам боевых действий на Космете. Лишь она из этих трех бригад находилась во внутренних районах Космета, тогда как две другие бригады находились на границе. Следовательно, именно 37-я бригада имела наибольшую интенсивность боевых действий противопартизанского характера, именно она играла одну из наиважнейших ролей в борьбе с УЧК. В этой борьбе югославские силы стратегически вели наступательные действия, тогда как УЧК оборонялась, хотя в тактическом плане была часто обратная ситуация. Югославские армия и полиция должны были лишить УЧК всякой подпоры, тогда как УЧК думала не столько о нанесении урона противнику, сколько стремилась сохранить себя саму и вела боевые действия либо обороняясь при операциях "чищения" югославских сил, либо нападая на отдельные небольшие группы югославских военных или полицейских, как правило, при передвижении их автосредствами. Вела УЧК также снайперские действия, использовала противотанковые и противопехотные мины. Возможно, конечно, у иных военных и политиков на эту войну был иной взгляд, но, как правило, этот взгляд исходил, в лучшем случае, из Приштины. В Приштине же, как и в ряде более менее крупных населенных пунктов, сохранялся довольно устойчивый мир. Здесь большинство, известных сербам, стороников УЧК либо сбежало, либо было арестовано, либо были сразу ликвидировано югославскими органами безопасности, а остальные скрывались по квартирам своих родствеников или друзей. Значительная часть албанцев из Приштины, подобно многим своим сонародцам из всего Космета, была автомобильным или железнодорожным транспортом отправлена до границы с Македонией или Албанией, откуда они отправлялись на другую сторону границы и затем размещались западными миротворцами по лагерям беженцев. Впрочем, какая-то часть, по неведомым причинам, югославской властью, видимо, любящей половинчатость во всем, даже в войне, была возвращена домой, а так как их дома и квартиры были к тому времени не только ограблены, но и нередко соженны, они, размещаясь у соседей и родствеников, были озлоблены на всех сербов, всегда были готовы помочь УЧК и словом и делом.

      Были случаи и вооруженных нападений со стороны, казалось бы, очевидно гражданских лиц, как например, в Косовской Митровице, где раз был пойман несовершеннолетний (лет 15-16) снайпер, успевший до этого убить и ранить несколько человек. Существовала такая угроза и в Приштине, но всй же албанцы здесь в значительной части были более цивилизованы, и невыгодно было той же УЧК начинать здесь боевые действия, ибо это грозило как репресиями против албанского населения, так и быстрой поимкой бойцов УЧК в городе, переполненном полицией, собранной со всей Сербии.

      Таким образом, в Приштине, главным образом, шла полицейская работа, и армия здесь была представлена либо в подразделениях тылового и боевого обеспечения, либо в военнослужащих, поодиночке или группами посещавших Приштину по служебным делам или в частных поездках. Одной из причин этого были местные магазины, кафе и рестораны, в которых до определенного времени были в употреблении алкогольные напитки, но потом, после десятка погибших в перестрелках по этим кафе, алкоголь был запрещен. Те местные сербы из Приштины, что были мобилизованны в армию, оказались разбросанны по Космету, или состояли в военно-территориальном отряде, охранявшем различные объекты по городу и, честно говоря, они ни на что другое были не способен. В стотысячной Приштине сербов было двадцать тысяч, но здесь они жили, как правило, на более или менее сербских улицах или микрорайонах, с окружающими Приштину сербскими селами, прежде всего, Грачаницей и Косово Поле, представляли собой довольно серьезную силу, вполне могли сами держать под контролем 10-15 километровую зону вокруг Приштины. На деле этого не произошло, местные сербы использовались либо в полиции, либо в военно-территориальных отрядах, созданных по правилам из военных учебников ЮНА, в которых так очень много отводилось места борьбе партизан со "швабами". Однако, если настоящие "швабы" во время второй мировой войны создали из немцев "фольксдойче Югославии", отдельные формирования, в первую очередь, 7-ю горнопехотную дивизию СС "Принц Евгений", пополнив ее хорошими офицерами СС из Германии, использовали ее в борьбе с партизанами совместно с другими местными формированиями на территории Хорватии, созданной Германией и Италией (воооруженные силы усташкой НДХ, а также мусульманская 13-я дивизия войск "Ханжар"), а в Сербии (вооруженные формирования сербского правительства Недича и русский добровольческий корпус), на Косово и Метохии (отряды албанских "балист", а также албанская дивизия войск СС "Скендербег"), то югославским генералам, как сами они неоднакратно заявляли, никакая помощь "паравойных", то есть нерегулярных формирований, была не нужна. Причина была в том, что "Югославское войско", будучи главной наследницей титовской ЮНА, получила вместе с командным кадром и партизанские традиции, в которые входила и ненависть к четническому движению Дражи Михайловича из времени второй мировой войны. Хотя Дража Михайлович имел над командованием лишь часть четников, да и большинство его бойцов вообще в четнической довоенной организации не состояли, "четник" для офицеров ЮНА был словом ругательным, и поэтому в этой войне югославские генералы и политики отказались от весьма удачной формы военной организации. Генералы, в сущности, были типичными бюрократами в своей большей части и, видимо, полагали, что армия добьётся побед, если все будут хорошо выбриты, вымуштрованны отученны от вопросов, а заодно и от инициативы. Создание же четнических отрядов - что из местных сербов, что из добровольцев - на традициях свободы и самостоятельности, пусть даже названных "добровольческими" выходило из схем старой ЮНА, хотя никто на практике еще не доказал, что эти "социалистические" схемы были настолько верны. При этом подобные четнические формирования попахивали сербским национализмом, и потому большой потенциал местных сербов остался неиспользованным. Конечно, военно-территориальные отряды участвовали в боевых действиях и использовались для борьбы с УЧК. Но использовались они подобно обычной пехоте, без всякого учета их знаний местности и местных условий. Лучше бы их использовали повзводно, в районах, окружавших их села и города, дабы, совместно с армией и полицией, были, прежде всего, очищены от УЧК ближайшие окрестности. Все постройки там либо должны быть приведены в полную непригодность, либо там должны быть размещены военные гарнизоны с устройством минных полей. Это обеспечило бы более менее безопасное существование местным сербам даже при будущем массовном возвращении албанцев.

      Но создание ВТО было проведенно из рук вон плохо. Не уделялось внимания их обучению, а оснащение зависело от возможностей местных властей. Все это больше напоминало сельское войско, которое вместо вил и топоров получило автоматы. Были люди, готовые воевать, и среди самих сербов Косова, и поехало бы туда большое число добровольцев из всех сербских земель, да и из иностранцев, которые послужили бы созданию хороших интервентных подразделений. На деле же всё осталось на "сельском" уровне. Отдельные интервентные группы в составе ВТО больше напоминали партизан начала второй мировой, чем регулярную армию: ни програм подготовки, ни психофизического отбора в них не было. Впрочем, в начале боевые действия против УЧК на Дренице шли, со стороны югославской армии и полиции, довольно успешно.

      Упорной обороны сел не было и после того, как войска подходили к селам - местные защитники начинали бежать. Югославское командование это использовало и ставило, если позволяли условия, с противоположной стороны "блокады", то есть гнало с двух-трех сторон противника на засады своих воиск. Надо заметить, что в марте, в районе Дреницы, действовала сводная группа 37-й бригады из Рашки, составленная из нескольких сот, может, около 1000 срочнослужащих контрактников и офицеров, и задачи выполнялись довольно быстро. Разумеется, кроме 37-й бригады здесь действовало еще несколько армейских бригад, а так же ПЙП (Посэбнэ Йединице Полицийе), т.е. особые формирования полиции, в которые были собраны региональные отряды специальной полиции (что-то типа ОМОН), САЙ (САЙ) - специальные противотеррористические формирования полиции (силы центрального подчинения), "црвене беретке" (красные береты) - силы госбезопасности типов А и Б, а с ними совместно и под их командой действовали остальные полицейские силы, как местной полиции с Космета, так и сводные отряды региональных управлений полиции.

      УЧК не оказала серьезного сопротивления, тогда достаточно было подойти на 300-400 метров к селу, чтобы вызвать ее бегство. Оборона оказалась не лучшей стороной УЧК, как из-за дезорганизованности командования (пока одно село брали, из другого особого противодействия не было), так из-за слабости вооружения (как правило, стрелковое оружие и иногда гранатометы).

      После провозглашения общей мобилизации в Югославии и отправки тысяч резервистов и добровольцев из Сербии на Космет, УЧК не имела особых шансов даже на призрачную победу. Так, силы 37-й бригады были распределены, как правило, поротно-повзводно по селам, а штаб бригады, находящийся вначале в Сербице где-то в конце апреля - начале мая, был переброшен в Глоговац. Войска, размещенные по албанским домам, откуда местное население было либо выселенно либо, сбежало, в какой то мере вросли в эти села и не очень охотно шли на другие места. Между тем без "акций" (операция у сербов) обойтись не могли, так как далеко не все очищенные села были заняты войсками, куда и возвращаться бойцы УЧК, которые после первого шока стали несколько приходить в себя. Новые акции заключались в "чищении", т.е. силы роты, батальона, а то и бригады, развернувшись в цепь, шли, прочесывая все на своем пути, и это было весьма утомительно. Абсолютное большинство людей не имело опыта такого передвижения по лесу, шум и гам, шедшие от таких цепей, давали знать албанцам о продвижении войск. К тому же, большой проблемой было то, что люди часто сбивались в групы, обходили густые заросли или просто шли гуськом. Были часты случаи, когда группы УЧК проходили сквозь боевые порядки войск. Албанцы, надо заметить, давно готовились к этой войне и понавыкапывали в лесах и селах немало блиндажей, используемых ими как склады и укрытия. Сделаны они были хорошо, порою можно было пройти по ним не заметив входа, тем более, что все смотрели перед собой, ожидая в любую минуту выстрела. Албанцы нередко выкапывали и своебразные мышьи норы, залезая в которые по грудь, они проводили дни и ночи, пока войска не уходили из их сел. Выдерживать они могли долго, попивая чай с сахаром и закусывая незатейливой пищей. Нередко, прячась от войск, они себя засыпали листвой, так что приходилось обращать внимание на каждый звук. По лесу они передвигались хорошо, особенно ночью, так, что сложилась абсурдная ситуация: днем передвигались сербы, а ночью албанцы, и не только по одним дорогам, но нередко по соседним домам в поисках продуктов, теплых вещей или спрятанных боеприпасов.

      В прямой бой они вступали редко, постреляв полчаса, уходили. Был случай, когда отделение добровольцев из интервентного взвода военной полиции напоролось на доты в лесу, а двое албанцев с карабинами и ручными гранатами продержали их час или два, ранив при этом одного полицейского, пока не подошел танк и не подавил их огнем. Встретив огонь, сербские бойцы большей частью предпочитали отлежаться, отвечая огнем, потом продолжали движение гоня, УЧК на свои засады. Не скажу, чтобы такая тактика была особенно успешной.

      Конечно, когда было известно, где противник, дело шло относительно легко, и где-то в мае, в сёлах Каменица, Врбовац и Полужа было взято в плен до двух сотен албанцев, в основном местных жителей, организованных в отряды УЧК. Особого сопротивления они не оказали, тем более, что боеприпасов у них осталось мало, а единственный 60-миллиметровый миномет они так и не применили.

      Было заметно, что их вожди о них особо не заботились, ибо ни оружием, ни подготовкой они не блистали. Однако, с позиции разведроты, находившейся через дорогу от этих сёл всего в паре сотен метров от села, контролируемого УЧК, ночью, во время одной моей самостоятельной вылазки, замеченно было мною, как из вышеупомянутых сел в это село перешла группа в 5-6 человек, а так как дозор этот давался мной самоинициативно, то не было гарантий, что в другие ночи не вышло сюда еще несколько десятков человек, тем более, что другие проходы вообще никем не наблюдались - кому хотелось ночью мерзнуть и рисковать? Такие случаи повторялись не раз. Так, во время "акции" чищения села Лауша, обнаружилось, что мужчины отсюда поуходили с оружием еще за пять дней до ее начала, и эта акция вообще обошлась бы без стрельбы, если бы группа сводного отряда из Крушевца не стала без толку палить по селу, не зная, есть ли кто в нем или нет, а на выходе из него, сопровождая колонну гражданских, его бойцы открыли огонь по нам, разведчикам, сидевшим здесь в засаде и чудом оставшихся в живых от метких сербских выстрелов. Все это было довольно странно. Так случалось не раз, что противник ускользал от войск. Характерно здесь взятие анклава УЧК вокруг сел Горня и Доня Обриня, Резала, Ликовац, Тырстеник, Полужа. Этот анклав был под полной властью УЧК до начала мая, и в нем находилось до тысячи бойцов УЧК. В этот анклав, в том числе по данным наших дозоров, сообщенных лично мною комбригу и офицеру штабу корпуса, сбрасывались грузы с самолетов, садились вертолеты. Там же находился долгое время и командир УЧК региона Дреницы, Сулейман Селими - "Султан", один из главных помощников Хашима Тачи, одно время бывший и военным командиром УЧК. Здесь же, по данным военной безопасности, находился какой-то британский офицер спецназа, бывший военным советником УЧК. Этот анклав лишь весной 1999 года четыре раза, как мне было известно, был целью наших наступлений. Раз, еще до моего приезда, в одном неудачном наступлении "цервени беретки" потеряли десяток человек. В первый же день по моему приезду, я стал свидетелем нового наступления как полицейских, так и армейских подразделений на этот анклав. Правда, в начале я подумал, что вот, мол, опоздал на войну и УЧК, мол, полностью побеждена. Такое мнение во мне укрепили слова толстого и важного офицера в штабе бригады, который говорил своим колегам, что всё, УЧК - конец, и сейчас в штаб приведут самого Султана.

      Однако такое мнение у меня быстро развеялось, когда я с двумя подофицерами из штаба - один кадровик, второй - из военной безопасности, отправился на место нашего главного удара под Обринье. На вершине лысой горы было собранно немало войск, и мы, проехав подразделения армии и полиции, собранных в каких-то длинных одно-двухэтажных зданиях перед склоном, - как оказалось, бывших казармах УЧК, - подехали к дому, вокруг которого стояло три грузовика и человек двадцать-тридцать солдат. Как всегда, последовало предложение выпить кофе со стороны командира, но попробовать его мы не смогли. Кружившие в воздухе самолеты НАТО стали отбрасывать сначала ловушки, потом что-то покрепче, и вдруг рядом раздались взрывы. Все побежали в подвал и, посидев там, опять было выбрались наружу, хотя, по моему мнению, тресни в этот дом ракета, особой защитой подвал бы не стал. Тут опять раздались взрывы, все опять побежали в подвал, а потом опять выбрались наружу. Что делать - никто не знал, и так как бегание вокруг дома мне надоело, тем более, что целью он вместе с военными машинами был хорошей, то я отошел от него на метров 50 к машине командира бригады и прилег с моими спутниками на пригорке за кустом. Отсюда хорошо виделось, как в лощине под нами, на поросшем лесом склоне следующей более низкой горы, что-то дымилось, поднимались белые клубы разрывов. Как мне объяснили, там наступала разведрота и, как выяснилось потом, она прямо на машинах попала под удар авиации НАТО. Была уничтожена одна машина с восьмью бойцами, в том числе с командиром разведроты, а еще человек пять было раненно, при этом колонна попала в засаду УЧК.

      Интервентному взводу военной полиции больше повезло - он только попал в засаду УЧК, потеряв троих раненными. УЧК, очевидно, имела связь с авиацией НАТО, в этом я полностью уверился, когда во время авиаударов услышал по захваченной раньше у шиптар дигитальной портативной радиостанции торопливый говор, что офицер безопасности перевел как просьбы оборонявшихся к своему командованию об огневой поддержке.

      Под удар попали и другие подразделения. В паре сотне метров от нас валил густой черный дым, но никто особого желания отправиться туда не испытывал, хотя было много криков о том, что в какой-то машине "наш" водитель. Мои спутники, недолго подумав, завели свою легковую машину, и мы отправились туда, где незадолго до этого проехали. Дорога была перегороженна горящим танком, а рядом с ним горели бензозаправщик и еще одна машина. Как оказалось, ракета разорвалась в нескольких метрах от бензозаправщика, пламя с того перекинулось на пополнявшийся горючим танк и соседнюю машину. Никто не мог сообразить, все ли живы, пока не выяснилось, что в танке остался механик водитель и его обугленный труп позднее был вытащен. Тут неожиданно появилось два или три бронированных УАЗ с пулеметами на крыше, состоящих на вооружении специальных формирований МВД, но они тут же развернулись с еще несколькими грузовиками с полсотней полицейских, державших здесь позиции, но к тому времени спаковавшихся и сразу же отбывших назад под озлобленые коментарии военных. Однако через 5-10 минут за ними последовало еще два-три десятка резервистов нашей бригады на трех тракторах с прицепами. Я хорошо запомнил, как один из них кричал, что, мол, Косово было и останется шиптарским. Не помогли уговоры и приказы бывших со мной штабных подофицеров и танкистов, остававшихся с двумя танками без всякого пехотного прикрытия в наиважноейшем месте

      Появился командир бригады со своей свитой и сам опешил от присходящего. Сказав, что сейчас кого-то срочно пришлет, отправился за уехавшими, мы же, трое человек, заняли оборону, встретив там лишь одного добровольца из пехоты, который со своими товарищами занимал позиции слева и внизу от нас. Это немного разъяснило ситуацию, доброволец сев в трактор, брошенный полицией и погрузив туда брошенные ею же упаковки с минеральной водой, отправился назад к своим. Наконец, после часового ожидания появились сначала резервисты, правда, не ставшие занимать позиции, а затем какие-то срочнослужащие солдаты, распределенные своим командиром по позициям и освободившие нас.

      Понятно, что на этом операция была закончена, и в конце дня я узнал, что бригада потеряла убитыми в тот день до10-15 человек.