Бомбардировки продолжались непрерывно. Мы перемещались с позиции на позицию, стараясь остаться незамеченными для авиации НАТО и снайперов УЧК. Каждый новый день был наградой, а каждый вечер поводом для подведения итогов жизни и прощания с друзьями, так как даже Бог не знал, кто из нас увидит рассвет, а кто навсегда останется в этой грязи, - начинает свою исповедь Никола Ш., сейчас ему 32 года, а тогда, в 1999 году он был солдатом, проходившим срочную службу в Косовской Митровице.
Боец знаменитой 125-й моторизованной бригады, которая вместе с пограничниками и спецназовцами Армии Югославии вынесла основной груз ада Кошары, как в военной литературе и документальным фильмах позднее были названы бои вокруг заставы на границе с Албанией.
- Однажды ночью, где-то в начале апреля, офицеры сказали нам, чтобы рано утром мы были готовы к выдвижению, собрав из нас некий ударный взвод из 20 солдат разных родов войск. Мы молча переглядывались, понимая, что вряд ли идем в какое-то чудесное место, но мы и подумать не могли, что окажемся в настоящем аду, который нельзя описать словами. Еще до рассвета мы выдвинулись на гражданских грузовиках через Метохию и горы. Я размышлял о брате, который уже прошел все фронта и все ужасы, думал о матери, которая ждет нас, но ничего не знает о нашей судьбе… Мы молчали, ехали и молились, чтобы НАТО не заметило нашу колонну, лишив нас любых шансов на счастливый исход, - Никола замолкает, чтобы лучше вспомнить или наоборот поглубже спрятать уже побледневшие воспоминания о самых страшных днях своей жизни, когда он уже примирился с тем, что шансы на возвращение гораздо меньше, чем вероятность гибели в горах Проклетия.
- Мы приехали к подножью горы и куда шли дальше не знали. Никто нам ничего не говорил, а сейчас понимаю, что так было даже лучше. Мы разместились по каким-то землянкам и провели в них последующую ночь, стараясь не заснуть на морозе, так как в то время он был хуже пули. Бодрствуя мы встретили рассвет и команду на выход. Мы медленно пробирались через лес, залегая при каждом визге минометной мины УЧК и жутком звуке открывающегося контейнера с кассетными бомбами над головой. Мы дошли до небольшого плато, простреливаемого пространства, через которое мы должны были перебежать, неся на себе все снаряжение, стараясь пробежать до леса быстрее, чем до нас долетит пуля снайпера. Здесь я впервые посмотрел смерти в глаза, увидел как друзья падают скошенные пулями и кричат, стараясь откатиться в сторону, чтобы в них не попала новая пуля.. Мы перебегали один за другим… стараясь одновременно дотащить раненых до леса или хотя бы немного подальше, чтобы кто-то следующий протащил их еще на метр дальше…
Дальше нам уже не были нужны никакие приказы, тот кто перебегал участок на котором нас обстреливали снайперы и добегал до дубового леса, залегал в первый попавшийся окоп. Нас было по двое в каждом, а окопы представляли собой лишь небольшой холмик земли и бревно в качестве бруствера. В них нельзя было встать, не говоря уже о каких-то перемещениях. Малую нужду мы справляли в бутылки, а о большой и речи не было, - рассказывает Никола, зажигая сигарету за сигаретой.
- Их мне как раз недоставало, так как курить мы могли только днем, а ночью любой огонек мог выдать наши позиции. Тогда мы уже поняли где находимся, в лесу ниже заставы, где наши более чем героически держали позиции против десятикратно превосходящего неприятеля. Причем врага, которого в густом лесу не видишь и лишь слышишь боевые кличи, проклятия и звуки пуль, которые вновь прошли мимо тебя... Мы стреляли только когда видели тень перед собой и когда становилось ясно, что через шаг-два он прыгнет в окоп или приблизится достаточно, чтобы бросить гранату. Это были какие-то ужасные, неартикулированные голоса людей, которые или под тяжелыми наркотиками или находятся в состоянии, когда совершенно все равно погибнут они или нет. Так целыми днями мы лежали на боку в этих окопах, стараясь не заснуть и отвечать на стрельбу, тогда как со всех сторон нас засыпали минометы и кассетные бомбы НАТО.
Мы слышали, как снаряды проходят у нас над головой и не знали, радоваться ли тому, что по нам промахнулись или сожалеть, что по кому-то – нет… Страшнее всего были моменты, когда мы слышали как над кронами деревьев раскрывается контейнер с кассетными бомбами и ждали, чтобы увидеть куда они попадают. Все вокруг нас было желтым от этих маленьких проклятых убийц и я знал, что в любой момент они могут взорваться.. мы старались не заснуть уже не знаю какую по счету ночь по нам непрерывно стреляли и засыпали нас с неба… В начале мы сменялись каждый час, чтобы в конце засыпать на минуту, просыпаясь при звуке выстрелов. Полный мрак, не видишь перед окопом даже палец, но стреляешь наугад в темноту, надеясь, что эти приближающиеся шаги и фанатичные крики остановятся. Крики раненых сливаются с грохотом гранат, «сбитые» ветки падают повсюду, кассетные бомбы не захотели активироваться и уже несколько дней молчат в метре от окопов…
Я уже и не помню, сколько провел в этом первом походе на Кошаре, когда пришла смена, влетев в наши окопы и показывая, чтобы мы бежали вниз, к ручью. Я едва смог встать и пойти. Неделю на боку, неделю страха, что каждая секунда может стать последней.
Подразделение Николы смогло вырваться из леса и снова перебежать это проклятое плато. Они добрались до села, где перегруппировались, уверенные, что их война на Кошаре закончена.
- Мы отдохнули несколько дней, это было необходимо, иначе бы мы психически сорвались, когда пришел приказ возвращаться на Кошаре. Мы уже знали что нас ждет и тогда нам, как мне кажется, было легче, потому мы что мы знали что нас ждет и понимали, что для героев, остающихся там наверху каждый человек будет ценен как бригада.
Опять та же рутина, перебежки, вижу, как двое бегом несут раненого в живот спецназовца, лес, траншея…
Атаки были еще более жестокими, чем в первый раз, если это вообще возможно. Больше не было передышки даже днем, мы стреляли только когда видели их через густые ветви, берегли патроны. Они наступали из Албании, как будто им конца не было, а нас было столько сколько было, мы пытались удержать протяженную линию, понимая, что от обороны Кошары зависит очень многое. Здесь я узнал пределы организма – одним глазом буквально спишь, а вторым смотришь, чтобы террористы не запрыгнули в траншею и не бросили гранату. Когда УЧК замолкало НАТО непрерывно бомбило и наоборот, а потом «хором» и одни и другие.
Мы стреляли все реже, а патронов становилось все меньше и все большей была опасность того, что пламя их ствола приманит снайпера или минометную мину. Местность была таковой, что наша бронетехника не могла подойти, а им все было к выгоде. Мы были у них как на ладони, но все равно они не могли прорвать нашу линию. Я помню героизм наших парашютистов, военной полиции и, кажется бойцов 72-й Специальной бригады, которые не боялись ничего и шли вверх, туда, где закрепились боевики УЧК. Я знаю, что террористы боялись их как черта, а мы во весь голос приветствовали их, когда они проходили возле нас, молясь, чтобы столько же их и вернулось, но…- вспоминает Никола.
- В конце мы уже настолько «надломились», что стреляя разговаривали об обычных повседневных делах. Как будто собираемся прогуляться по городу… Стреляем и смеемся, что хорошо пошла сигарета или кофе, уже не считая какой по счету снаряд прошел мимо.. Прошло уже не знаю сколько дней, тело закоченело от лежания на боку и единственное что мы могли делать это время от временя менять позицию, чтобы поменять сторону тела на которой лежим. Мы были уверены, что в этот раз нас никто не сменит, но однажды утром безумно храбрые русские добровольцы с криками вбежали в лес и попрыгали в окопы. Они расцеловали нас, показали, чтобы мы бежали вниз и заняли наши убежища.. Никому в жизни я так не радовался и ни о ком так не печалился, так как знал, что их ждет! Больше я никогда их не видел, но слышал о том с какой храбростью они оборонял и удержали наши позиции.. Можно ли сейчас поставить точку на этой истории и больше никогда не вспоминать Кошаре, прошу тебя, - завершает свой рассказ Никола, не желая больше говорить о погибших и раненых друзьях, лишь молча глядя на фотографию того леса, где в 99-м году жизнь была «роскошью», доступной немногим.
Перевод – Српска.Ру
Фото - Press
